Тайны Великой смуты - Александр Широкорад

Вступив в переговоры с поляками, Шуйский совершил ту же непростительную ошибку, что и Годунов, и тем самым, как и Годунов, подписал себе смертный приговор. С поляками можно было договариваться, только держа пистолет у их затылка, и выполнять договор они будут до тех пор, пока взведен курок у этого пистолета. И дело тут не в плохом короле Сигизмунде, а в устройстве Речи Посполитой, где паны могли служить, а могли и не служить своему королю, и международные соглашения, заключенные королем, для них не были писаны. Не меньшую роль играла и католическая церковь, заставлявшая панов смотреть на московитов как на американских индейцев.

Шуйский мог согласиться на неоднократные предложения шведского короля вступить с ним в союз и начать совместную войну с Речью Посполитой на ее территории, то есть шведы должны были наступать в Прибалтике, а русские — в Белой Руси, в случае же успеха идти на Варшаву. Кстати, Шуйский мог координировать свои действия с турецким султаном и с крымским ханом, воевавшими тогда с Польшей. Да и не нужно сбрасывать со счетов рокош.

Предвижу возражения возмущенных критиков. Как можно? Власть Шуйского висела на волоске, он не мог справиться с врагами внутренними, не то чтобы начинать борьбу со столь мощным соседом.

Начнем с того, что Польша в начале XVII века и позже была «колоссом на глиняных ногах». Вспомним, как долго вся королевская рать осаждала Смоленск, при том, что большая часть смоленских дворян и ратников ушла на помощь Шуйскому еще в 1607 г. Так что разгром Польши в союзе со шведами и турками был вполне реален.

Надо ли говорить, что ни король, ни папа и не пытались исполнять условия договора с Россией. Ни один поляк из-за этого соглашения не покинул войско Лжедмитрия II. Юрий Мнишек признал Лжедмитрия II своим зятем, Марина легла с ним в постель и по-прежнему именовала себя московской царицей. А король Сигизмунд воспользовался договором для подавления рокота, а затем собрал силы и пошел к Смоленску.

В апреле 1608 г. войско Лжедмитрия II подошло к городу Волхову. Навстречу «вору» царь послал своего бездарного брата Дмитрия и столь же тщеславного и бездарного воеводу Василия Васильевича Голицына. 29–30 апреля 1608 г. в двухдневном сражении под Волховом царское войско было разбито. В начале июля 1608 г. рать самозванца, в которой насчитывалось около 10 тысяч поляков, 7 тысяч казаков и 6 тысяч русских, стала лагерем в селе Тушино под Москвой. По месту расположения войска самозванца московские власти окрестили его Тушинским вором.

Под Москвой между Шуйским и Лжедмитрием II началась многомесячная позиционная война. У самозванца не было сил выбить царя из столицы, а у Василия Ивановича — выбить «вора» из Тушино.

Воспользовавшись двоевластием, многие бояре, дворяне, приказные люди и купцы, целовавшие крест в Москве Шуйскому, уходили в Тушино, целовали там крест самозванцу и, получив у него жалованье, возвращались назад в Москву. Шуйский принимал таких милостиво — раскаявшийся изменник был для него дорог, так как своим возвращением он показывал другим невыгодность службы у тушинского царя. Возвратившийся получал награду и от Шуйского, но вскоре отправлялся опять в Тушино требовать жалованье у Лжедмитрия. К примеру, собирались родные и знакомые за одним столом, вместе обедали, а после обеда одни отправлялись ко двору к царю Василию, а другие ехали в Тушино. Оставшиеся в Москве были спокойны: если одолеет тушинский царек, думали они, то у них есть родные и друзья, служившие Лжедмитрию II, которые их защитят, если же одолеет царь Василий, то они за свою родню заступятся. На улицах и площадях громко обсуждали события, не боясь, превозносили тушинского царя, радовались его успехам. Многие знали людей, которые, оставаясь в Москве, поддерживают самозванца, но не доносили о них Шуйскому, а тех, которые доносили, называли клеветниками и шепотниками. На сильного боялись доносить, ибо у него найдется много заступников, без воли которых Шуйский не мог казнить изменника. Но на слабого, не имеющего покровительства, доносы к царю шли постоянно. И виноватые наказывались, вместе с ними наказывались иногда и невинные.

Хотя Шуйского и не любили в Москве, земские люди не хотели менять его на какого-нибудь другого боярина, тем более на Тушинского вора, и догадывались, чем грозит его победа. Вот почему попытки свергнуть Шуйского не удавались.

Глава 13 Тушинский патриарх

Говоря о событиях в Москве, мы почти упустили из виду наших главных героев — бояр Романовых. К октябрю 1604 г. все Романовы, за исключением Филарета, оказались на свободе. Кто состоял на царской службе, а кто вольготно жил в своих поместьях. В частности, восьмилетний Михаил Федорович жил в селе Клин в вотчине отца. Его опекали тетки — Марфа Никитична, вдова Бориса Камбулатовича Черкасского и вдова Александра Никитича Романова. Вместе с Михаилом жила и его сестра Татьяна. Надо ли говорить, что эта дамская компания тряслась над мальчиком и воспитала из него не рыцаря, а слабовольного и капризного барчука.

Сам же монах Филарет, в миру Федор Никитич Романов, тихо поживал в Антониево-Сийском монастыре. Этот монастырь был основан в 1520 г. преподобным Антонием на реке Сие, притоке Северной Двины в 90 верстах от города Холмогоры. Это был один из самых богатых северных монастырей России. В 1589 году в монастыре был построен каменный соборный храм Святой Троицы. Десятки окрестных сел принадлежали монастырю. Кстати, через 60 лет, при царе Алексее Михайловиче, крестьяне подняли восстание против монастырских властей.

В монастыре за Филаретом наблюдал пристав Богдан Воейков, который регулярно слал в Москву отчеты о поведении опального инока.

Филарет вел себя довольно тихо, конфликты с приставом Воейковым носили мелкий, чисто бытовой характер. Так, Филарет говорил приставу: «Не годится со мною в келье жить малому. Чтобы государь меня, богомольца своего, пожаловал, велел у меня в келье старцу жить, а бельцу с чернецом в одной келье жить непригоже». На что Воейков писал в своем донесении царю Борису: «Это он говорил для того, чтоб от него из кельи малого не взяли, а он малого очень любит, хочет душу свою за него выронить. Я малого расспрашивал: что с тобою старец о каких-нибудь делах разговаривал ли или про кого-нибудь рассуждает ли? И друзей своих кого по имени поминает ли? Малый отвечал: «Отнюдь со мною старец ничего не говорит». Если малому вперед жить в келье у твоего государева изменника, то нам от него ничего не слыхать. А малый с твоим государевым изменником душа в душу. Да твой же государев изменник мне про твоих государевых бояр в разговоре говорил: «Бояре мне великие недруги. Они искали голов наших, а иные научали на нас говорить людей наших, я сам видал это не однажды». Да он же про твоих бояр про всех говорил: «Не станет их ни с какое дело, нет у них разумного. Один у них разумен Богдан Бельский, к посольским и ко всяким делам очень досуж». Велел я сыну боярскому Болтину расспрашивать малого, который живет в келье у твоего государева изменника, и малый сказывал: «Со мною ничего не разговаривает. Только когда жену вспоминает и детей, то говорит: «Малые мои детки! Маленьки бедные остались. Кому их кормить и поить? Так ли им будет теперь, как им при мне было? А жена моя бедная! Жива ли уже? Чай она туда завезена, куда и слух никакой не зайдет! Мне уж что надобно? Беда на меня жена да дети: как их вспомнишь, так точно рогатиной в сердце толкает. Много они мне мешают: дай Господи слышать, чтобы их ранее Бог прибрал, я бы тому обрадовался. И жена, чай, тому рада, чтоб им Бог дал смерть, а мне бы уже не мешали, я бы стал промышлять одною своею душою. А братья уже все, дал Бог, на своих ногах»».