Нити зла - Крис Вудинг

— Люция, необходимо, чтобы ты нам это рассказала. Чтобы ты отправилась в Альскаин Map и поговорила с одним из великих духов. Нужно выяснить про колдовские камни. — Он выглядел так, будто терпел сильную боль. — Ты сделаешь это?

«Ты здесь не заложница». Сказанные в первый день Эстивальной недели слова Кайку всплыли в ее сознании. Но они казались пустыми и хрупкими под тяжестью необходимости. В глубине души Люция знала, что еще не способна соединиться с разумом такого духа, как обитатель Альскаин Map, и попытка подвергнет ее смертельной опасности. Но как она могла отказать Заэлису, которому обязана жизнью? Да он и не попросил бы без крайней нужды.

— Сделаю, — ответила она. И день будто немного потемнел.

Миновала Эстивальная неделя, но у Мисани в этом году не было праздника. Уже семь дней она скакала через Сарамир — суровое испытание для того, кто не привык к долгим путешествиям в седле. Несмотря на ссадины от седла, жуткую усталость и постоянное волнение, она ни разу не пожаловалась, не позволила своим страданиям проступить сквозь привычную маску. Ее окружали люди, которым она не доверяла; она ехала на юг, соблюдая секретность и не зная, что ждет в конце; собственный отец хотел убить ее… Но она оставалась спокойной и рассудительной. Как всегда.

Они выехали из Ханзина вскоре после покушения на Мисани. Отъезд приурочили к осенним празднованиям, чтобы получить преимущество неожиданности и незамеченными ускользнуть от врагов. Чиен настоял на том, чтобы лично сопровождать ее и тем самым искупить вину за недосмотр, из-за которого наемным убийцам удалось подобраться к гостье. Мисани другого и не ожидала. Какие бы планы относительно нее ни строил этот торговец, он наверняка желал лично проследить за тем, как они воплощаются.

В любом случае, путешествие можно было назвать безопасным только с большой натяжкой — несмотря на охрану из восьми воинов. Купец подвергал себя большой опасности, сопровождая опальную дочь одного из влиятельнейших людей империи. Вопрос о морском путешествии не рассматривался, так как люди Бэрака Авана следили за всеми судами. Оставался путь по суше, предприятие рискованное, но позволяющее ускользнуть от наблюдения, поскольку никто не знал, в каком направлении отбыли Чиен и Мисани, а пункт назначения и вовсе был известен только ей.

Режим секретности рождал и некоторые неудобства. Мисани привыкла ездить в экипаже, но на этот раз им приходилось объезжать дороги стороной — значит, только верхом, никаких карет — и ночевать под открытым небом. Хотя Чиен и приложил все усилия, чтобы обеспечить Мисани комфорт, снабдил ее простынями и красивым шатром, который ворчащие стражники ставили каждый вечер, но разве этого достаточно для дочери Бэрака? Мисани любила роскошь и вовсе не разделяла готовности Кайку отказаться от нее. Она взяла с собой багаж, с которым ездила в Охамбу: много платьев, духов и развлечений.

Они выехали из Ханзина на юг, а через несколько дней повернули на юго-восток, чтобы выехать под Бараском на Великий Пряный путь, что протянулся от Аксеками до Суваны в Южных Префектурах почти на тысячу миль. Они не осмелились поехать Хан-Бараскским трактом, одним из двух основных путей из Ханзина, и, даже достигнув Великого Пряного пути, держались в стороне, к западу от него, пока слева не появились северные оконечности леса Ксу. Тогда им пришлось присоединиться к другим торговым караванам на Пряном пути, чтобы пересечь Зан по мосту Пирика. Их предупредили о мятеже в Зиле и посоветовали повернуть назад и ехать другой дорогой, если, конечно, она есть.

Совет проигнорировали: другого пути для них не было. С востока наступал обширный и страшный лес, очень древний и населенный духами. На западе — побережье. Ближайший порт — Ханзин. А чтобы обогнуть лес, пришлось бы сделать крюк примерно в девятьсот миль — чистое безумие. Большинство путешественников съезжали с Пряного пути и, насколько позволяла отвага, приближаясь к лесу, пробирались к востоку от Зилы. Не имея другого выбора, Мисани и ее свита последовали этим те маршрутом.

Вечером седьмого дня путешествия они разбили лагерь в двадцати пяти милях к юго-востоку от мятежного города, возле расположенных полукругом плоских скал, которые выпирали из равнины. Стоял последний день лета, в Аксеками в эти минуты проходил заключительный ритуал Эстивальной недели. Люди приветствовали осень. Здесь не спрячешься, конечно, если не войти в маячащий всего в миле отсюда лес. Их лагерь ничем не выделялся среди множества других, разбросанных по равнине — этим же путем ехали на юг многие другие путешественники.

Мисани сидела спиной к скалам со скрещенными ногами на циновке возле огня и смотрела, как стражники ставят неподалеку шатер. Возле нее на земле лежала тоненькая книжечка. Одна из книг ее матери. Чиен подарил Мисани последний сборник Мураки ту Колай. Она писала рассказы о дерзком романтике Нида-джане и его приключениях при дворе. Творчество Мураки принесло ей определенную известность среди знати, а слуги и крестьяне передавали ее истории из уст в уста. Горничные умоляли своих господ почитать им рассказы о Нида-джане (их печатали на высоком сарамирском, которому учили высокородных детей, жрецов и ученых и которого не понимали низы). Они пересказывали их, приукрашивая, своим друзьям, те — своим друзьям…

Нида-джан обладал всеми качествами, которыми природа не наделила Мураки: отвагой, авантюрностью, сексуальной раскрепощенностью и самоуверенностью. Он легко находил выход из любой ситуации, виртуозно орудуя словом и мечом. Мать Мисани была тихой, застенчивой и очень умной, но закрепощенной жесткими моральными ограничениями. Она проживала свою жизнь в книгах, потому что там могла творить мир, какой захочет, а не приспосабливаться к реальному, слишком жестокому для такой тонкой натуры.

Мисани унаследовала внешность матери и темперамент отца. Мураки страдала от одиночества. Погруженность в себя мешала ей общаться с людьми. О ее присутствии легко забывали, несмотря на то, что с ней было легко и приятно. Когда Аван начал готовить Мисани к будущему придворной дамы, Мураки совсем сошла со сцены. Мисани проводила все время в Аксеками с отцом, а Мураки оставалась в Матаксе и писала. Когда Мисани сбежала в Ксаранский Разлом, она совсем не думала о чувствах матери. Та настолько редко их проявляла, что Мисани просто не приходило в голову, что они есть.

А теперь Мисани дочитала книгу, и ее охватила глубокая тоска. Эти рассказы сильно отличались от обычных историй о Нида-джане. Меланхолические и трагичные, они совершенно не соответствовали образу неугомонного героя. Нида-джан узнал, что от одной из его интрижек при дворе родился сын, которого прятали от него. Мать мальчика призналась Нида-джану в этом, будучи на смертном одре. Ребенка отправили на восток, там он потерялся несколько месяцев назад. Любовь к незнакомому сыну терзала Нида-джана, и он отправился на поиски. Друзья говорили, что это безнадежное предприятие, но Нида-джан не слушал их. Путешествуя, он искал любые свидетельства о местонахождении сына и в конце концов столкнулся со стоглазым демоном и ослепил его с помощью зеркал, а потом убил. Но умирающий демон проклял его: скитаться по миру, не зная покоя, пока не найдет своего сына и пока сын не признает его своим отцом.