Декабристы-победители - Евгений Шалашов

Палисады из заостренных и обожженных для прочности кольев (идея не унтера, а ратников!) были готовы. Унтер, носивший русскую фамилию, с немецкой педантичностью просчитывал: сколько ратников требуется на оборону одной версты, сколько отправить в резерв, кого выделить в караулы и кого назначить санитарами. Его первым помощником стал нарочитый капрал Иванов, которому была поручена вся «саперная» часть, включающая рубку жердей и установку палисадов. Поручик Мясников, как это и положено хорошему командиру, находился во главе резервной тысячи. Впрочем, поручик был человек неглупый, и он был даже рад, что реальным командиром стал простой унтер… Soyez si bon, господа поляки!

Польская кавалерия, которую уже устали ждать, ударила на четвертый день. И, как это бывает – нагрянула «вдруг». Могли бы и вовсе прошляпить, если бы не Мясников (понимай – его помощник), приказавший кроме часовых выдвигать еще и дальние дозоры…

…Русская кавалерия стояла на высоком берегу Днепра и смотрела, как дрались сиволапые ополченцы. Командующий, генерал-лейтенант Давыдов сидел в седле, ожидая команды.

Денис Васильевич нервно грыз усы и материл поляков, мятежников и Витгенштейна. Он, разумеется, присутствовал на совещании, когда Главнокомандующий генерал Витгенштейн разъяснял диспозицию будущего сражения – ослабить силы поляков битвой с ополченцами, затем подвергнуть их мощному артобстрелу, а по выходу из переправы нанести удар кавалерией. Но одно дело сидеть над картой в генеральской палатке и другое дело смотреть, как гибнут мужики. Будь он подполковником, то наплевал бы на все приказы и вывел бы полк к переправе… Но генерал Давыдов был вынужден не просто смотреть, но останавливать молодых офицеров, рвавшихся на выручку. Нужно было ждать, пока не подойдут главные силы. Атаковать поляков одной лишь кавалерией, без артиллерийской поддержки и пехоты – безумие.

…Ополченцы продержались дольше, нежели рассчитывали польский главнокомандующий Дверницкий и русский главнокомандующий Витгенштейн. Если первый рассчитывал сломить сопротивление ополченцев за час, то второй рассчитывал часа на три. Нескладные мужики в синих шинелях продержались шесть часов.

Основной удар приняла 2-я дружина поручика Мясникова. Собственно, она и прикрывала удобный участок для переправы – мелководье, по которому польская конница за десять минут могла форсировать реку. Но никто из атакующих не ожидал, что вместо мужиков, подставляющих под удар согнутые шеи или лезущие, как бараны, на острия пик, их встретят палисады из заостренных кольев.

Атака улан захлебнулась на первом же рубеже обороны. Кони проваливались в замаскированные ямы, ломая свои ноги и шеи всадников. Те, кому удавалось пробиться, пытались перескочить палисады, но натыкались на «заботливо» выставленные копья.

Во время неудачного налета уланы потеряли до эскадрона. Правда, в основном, потери происходили из-за утраты коней. Спешенный улан – это не воин.

Ополченцы, отбившие первую атаку почти без потерь, ликовали, но Мясников и Иванов охладили неумеренный пыл – враг не только не побежден, но даже не отброшен…

Первым делом, унтер-офицер Иванов отправил собирать трофейные ружья и пистолеты. Сотня дружинников была выделена для укрепления и расчистки палисадов, на которых повисли убитые и раненные враги…

Противник отступил ненадолго и скоро начался новый штурм. На сей раз в дело пошла пехота. Малосведущие в военном деле почему-то считают, что поляки – это сильная кавалерия и слабая пехота. Но в Бородинском сражении пехота Понятовского едва-едва не пробила левый фланг русской армии на Утицком кургане. Поляки, «перемолотив» Московский лейб-гвардии гренадерский полк, едва не вышли в тыл русских войск. Если бы не дивизия Олсуфьева, заткнувшая собой брешь, то вряд ли бы Кутузову удалось сохранить армию.

Бывший полковник, принявший полное командование, прекрасно знал, на что способна польская пехота. Посему, завидев наступающие цепи, он оставил на первой линии полторы сотни ратников, имевших ружья, а остальным приказал отходить ко второй линии окопов. Ружей было всего две сотни на всю дружину, да и то охотничьи. Мало! И стрелки – аховые, и охотничьи ружья против дальнобойных армейских все равно что воробей против вороны. Но выбора не было. Встав на бруствер, унтер-офицер Иванов прокричал:

– Слушать меня! Всем укрыться. Укрывшись – зарядить ружья, приготовиться к стрельбе. Вставать и стрелять – только по моей команде. Ложись!

Все воинство, за исключением командира, залегло. Сам Павел Иванович, слегка укрывшись за бруствером, принялся наблюдать.

Атакующие начали стрельбу по Уставу, с четырехсот шагов. Все правильно. В чистом поле, по ровной дороге, строй на строй – можно и попасть. Но если идти через ямы, натыкаться на колья, запинаться за убитых и раненых лошадей, строй смешается.

Залп польской пехоты пропал зазря. Если кого-то из ополченцев и зацепило, так по его же дурости – не надо высовываться! Но цепи продвигались вперед.

Сблизившись на сто шагов к палисадам и перезарядив ружья, пехота дала очередной залп, целя по уровню насыпи. Залп был такой силы, что многие из жердей разлетелись в щепки. Рядом с Павлом Ивановичем просвистело несколько пуль. Но теперь есть время, пока пехотинец перезарядит ружье!

– Ратники! – свирепо (как только и сумел!) проорал командир. – Вставай!

«Нарочитая» сотня спешно вскакивала, прицеливалась.

– Братцы, – не по-уставному скомандовал Иванов. – Цель-с! Пли!

Залп получился жалким. Из сотни выстрелов попали в цель не больше десятка. Но все же наступающие цепи поляков смешались.

– Братцы! – снова скомандовал унтер-офицер. – Отступаем! Бегом!

Ратники, только и ждавшие этой команды, споро выскочили из траншеи и помчались к окопам второй линии, в двадцати шагах от первой. Противник, ошеломленный залпом, увидев убегающего врага, радостно бросился вдогонку, даже не перезарядив ружей – убегающих можно добить штыками!

Иванов, бегущий позади ратников, надеялся только на то, чтобы не сплоховал его однофамилец! Нет, не сплоховал! Когда последний из отступавших спрыгнул в окоп, нарочитый капрал Иванов скомандовал:

– Цель-с! Пли!

В наступающих поляков ударил залп из оставшихся во второй линии пятидесяти ружей. С двадцати шагов не промахнулся никто! А дальше командовал сам унтер-офицер Иванов:

– Братцы! В атаку!

Бой был коротким. Ошеломленные залпом и ошарашенные видом бородатых злобных мужиков, размахивающих топорами и копьями, польская пехота дрогнула и… начала отступать.

Кое-кто, разумеется, пытался принять бой. Профессиональному солдату несложно справиться с ополченцем. Один из пехотинцев успел сразить двух ратников, прежде чем его подняли на копья. А один – даже трех. Но это уже не играло никакой роли. Вторая атака была отбита.

Но на этом «игрушки» закончились. Часа через два поляки подтащили артиллерию. Пушки, установленные на прямую наводку, снесли палисады в несколько залпов. Возможности организовать контратаку, отбить орудия у почти безоружных ополчения не было. А дальше польская кавалерия ударила по флангам, громя 1-ю и 3-ю дружины, пехота выдвинулась в центр, наступая на 2-ю.