Рождение страйсера «Эрден» - Алена Маккей

— «Значит всё не напрасно», — с улыбкой сказал он сам себе.

Поднявшись, он пошёл в сторону выхода. Ноги всё ещё были тяжелыми, и каждый шаг давался с большим трудом, но он всё же вышел из больницы. На улице была ночь, шёл дождь, в воздухе витал аромат цветущих гортензий, росшей около больницы, а из ближайших кустов доносился скрежет цикад.

«Жарко. Будто в Токио уже середина лета, — подумал Рин и в этот момент на глаза ему попалась ежедневная газета, лежащая на стойке, на входе в больницу.

Газета была датирована июлем две тысячи двенадцатого года.

— Как же так? — удивился Рин. — Ведь в день, когда Риса меня забрала, была зима. Точно помню, был декабрь две тысячи одиннадцатого, и в Токио во всю царило рождественское безумие».

Рин ещё раз взглянул на газету, а затем на гортензию:

«Получается, прошло полгода! — подумал он, однако его разум никак не хотел принимать этот факт. — Полгода? Неужели я так долго отсутствовал, но ведь на корабле я пробыл не больше недели. Что за чертовщина творится?».

Несколько минут он стоял под дождём, перебирая в голове идеи, куда могли деться полгода его жизни, пока мысли совсем не запутались. Поняв, что найти ответ ему всё-равно не удастся, он просто отбросил все мысли об этом и, подняв глаза к небу, с наслаждением подставил лицо дождю, ощущая его бодрящую свежесть.

Дождь смывал всю кровь и грязь, которые ещё оставались на его руках и костюме, при этом сам костюм не намокал, он отталкивал от себя всю жидкость, даже кровь девушки не оставила на нём ни следа. Постояв так несколько минут, он направился омываемый дождём, по знакомой дороге, в сторону своей квартиры.

Подойдя к дому, он увидел объявление о продаже квартиры. Возможно, он бы не обратил на него внимания, вот только номер в объявление совпадал с номером квартиры, которую он снимал. Рин удивился. Поднявшись по лестнице, он толкнул дверь ведущую в квартиру, которую считал своим домом. Она оказалась не заперта и сразу открылась. Маленькая комната, которая служила ему надёжной защитой от окружающего мира последние пять лет, была абсолютно пуста, а на изрядно заросшем пылью полу виднелись следы.

— Пусто,…Что это всё значит? — удивился Рин.

В этот момент он услышал чьи-то шаги. Дверь за спиной тихонечко скрипнула, и в квартиру просочился слабый свет ручного фонарика.

«Это ещё кто?», — подумал он.

В комнате показалось несколько ребят на вид лет двенадцати. Рин тихонечко стоял у стенки, не двигаясь, пока они медленно шли по его комнате.

— Да точно вам говорю, квартира проклята! — сказал один из них. — Её бывший хозяин покончил с собой. Говорят, он сделал это прямо в квартире, и тело пролежало здесь несколько месяцев. А когда её открыли отсюда шёл ужасный запах.

— А я слышал, что он сделал это в лесу Аокигахара, и полицейские до сих пор не нашли его тело. А запах был потому, что он хикикамори, а они все воняют.

— Говорят, его мать появилась здесь лишь спустя полгода. Она забрала все его вещи и сожгла их. Настоящая ведьма.

— В любом случае квартира теперь проклята и если повезёт, тут можно увидеть настоящего призрака.

«Что они такое говорят? Вот ведь я! Живой, и никакой не призрак!».

Мысли Рина путались. Он посмотрел на свои руки.

«Или, я и правда теперь призрак?».

— Жалко, что она всё спалила, наверняка тут было куча интересных мелочей, — продолжали мальчишки.

— Чтоб вас! — заорал Рин и выбежал в коридор, хлопнув при этом входной дверью.

Испугавшись, мальчишки понеслись за ним, спотыкаясь на своём пути.

— Призрак, там правда призрак, — кричали они, но самого Рина так и не заметили.

Когда он вышел на улицу, мальчишек уже и след простыл. Дождь прекратился, и теперь на улице было тихо и прохладно. Он медленно побрёл по ночной улице прочь от этого места. В его голове крутились разрозненные мысли, никак не складывающиеся в единую картину, а с росших вдоль дороги камуфляжных платанов ему в след кричали сидящие там вороны, будто смеясь над каждым его шагом. Первое время это ужасно раздражало, но потом Рин перестал обращать на них внимания.

Идти стало намного легче, вся тяжесть постепенно пропадала. Теперь он наоборот чувствовал во всем теле какую-то лёгкость, и скорее не шёл, а парил над дорогой, хотя сам этого совсем не замечал. Даже крутившиеся в его голове мысли отступили и теперь он бездумно двигался вперёд, в непонятном направление, не преследуя никакой цели, пока дорога не вывела его к зданию его младшей школы. Напротив неё находилась детская площадка, на которой он играл с друзьями, когда был маленьким.

Подойдя к ней, Рин сел на качели и некоторое время просто просидел на них, пока в голове вновь не закрутились мысли обо всем, что с ним произошло за последние дни, вновь погрузив его в размышления.

«Что же мне делать дальше? — думал он. — Куда пойти? Почему те мальчишки говорили, что я умер? Почему люди в больнице не замечали меня? Что вообще со мной происходит? Неужели я правда мёртв? Но как такое возможно? Может, я сплю, и всё это просто сон? И весь этот корабль был сном, и эти монстры, и Принцесса…»

В этот момент перед ним возник её образ. Принцесса появилась в теле двадцатилетней девушки, и просто стояла и смотрела на него. Рин опустил голову и прикрыл глаза.

«Не может этого быть», — подумал он, но в ту же секунду услышал её голос.

— Ты решил сдаться, даже не начав? — отчётливо спросила она.

Рин встрепенулся, соскочил с качели и побежал к ней, но силуэт пропал. Он вновь вернулся на качели, поднял голову к небу, и тут заметил, что город уже начал озаряться первыми лучами солнца.

«Уже рассвет? Неужели я просидел тут всю ночь?», — удивился Рин.

Он совсем не ощущал течение времени, и за это время так и не решил, что ему делать дальше.

Вскоре город наполнился людьми, они спешили по своим делам, а на площадку пришли играть дети. Они весело резвились около Рина, совсем не замечая его. Когда один из ребятишек чуть не уселся ему на колени, Рин поднялся и пошел куда глаза глядят, не останавливаясь и никуда не заходя. В голове у него крутились разрозненные мысли, но он даже не пытался сосредоточиться хоть на одной из них.

Он проходил так целый день, не испытывая чувства усталости или голода, пока ноги не привели его к