Сельский священник - Оноре де Бальзак

Она вернулась к обществу и, опираясь на руки Гростета и Жерара, повела гостей в роскошно обставленную столовую на первом этаже. Вероника угощала всех обедом, но сама не принимала в нем участия. С первого дня приезда в Монтеньяк она всегда ела в одиночестве, и Алина свято хранила тайну этого сурового закона до тех пор, пока ее хозяйке не стала грозить смерть.

К обеду были приглашены мэр, мировой судья и монтеньякский врач.

Врач, молодой человек лет двадцати семи, по имени Рубо, давно хотел познакомиться с женщиной, знаменитой во всем Лимузене. Кюре ввел его в замок тем охотнее, что хотел собрать вокруг Вероники общество, которое могло бы развлечь ее и дать пищу ее уму. Рубо был одним из тех высокообразованных молодых врачей, какие выходят теперь из парижской Медицинской школы. Несомненно, он мог бы блистать на обширном поприще столицы; но в Париже его испугала борьба честолюбий, и, чувствуя в себе более склонности к науке, нежели к интригам, и более дарований, чем алчности, он, следуя своему мягкому характеру, избрал скромное поприще в провинции, надеясь, что там его оценят скорее, чем в Париже. В Лиможе Рубо натолкнулся на установившиеся привычки и постоянный круг пациентов; тогда он поехал вслед за г-ном Бонне, который по его доброму, располагающему к себе лицу сразу угадал в нем своего приверженца, последователя и помощника. Маленький белокурый Рубо обладал довольно бесцветной внешностью, но в его серых глазах читалось глубокомыслие физиолога и упорство подлинного ученого. Раньше в Монтеньяке жил бывший полковой хирург, больше занимавшийся своим винным погребом, чем больными, и к тому же слишком старый, чтобы исполнять нелегкие обязанности сельского врача. Теперь он умер. Рубо провел в Монтеньяке полтора года, и все полюбили его. Но юный ученик Депленов и последователей Кабаниса не верил в католицизм. В вопросах религии он придерживался полнейшего индифферентизма и не желал от него отступаться. Кюре это приводило в отчаяние, и не потому, что неверие Рубо приносило какой-нибудь вред, — он никогда не говорил о религии; то, что он не посещал церковь, можно было объяснить его занятостью, к тому же он неспособен был вербовать учеников и вел себя, как наилучший католик. Он только воздерживался от размышлений над проблемами, которые ставил как бы вне пределов человеческого понимания. Узнав, что врач считает пантеизм религией всех великих умов, кюре предположил, будто он склоняется к учению Пифагора[33]о превращениях.

Рубо видел г-жу Граслен впервые, и она произвела на него глубокое впечатление. Знания врача помогли ему угадать по ее поведению, по выражению болезненного лица ужасные физические и моральные страдания, характер силы сверхчеловеческой, великую способность переносить самые неожиданные превратности судьбы; он уловил все, даже то, что было неясно или скрыто умышленно. Заметил он также и недуг, снедающий сердце этого прекрасного создания, ибо как по окраске плода можно догадаться о грызущем его черве, так иной раз по цвету лица врач может распознать ядовитую мысль, отравляющую жизнь больного. С первой же встречи Рубо так горячо привязался к г-же Граслен, что боялся полюбить ее больше, чем дозволено простой дружбой. Лоб, походка и особенно взгляд Вероники говорили о том, что для любви она умерла, так же красноречиво, как взгляды других женщин говорят обратное. Мужчинам всегда понятен этот язык. И врач стал по-рыцарски преклоняться перед г-жой Граслен. Он обменялся быстрым взглядом с кюре. Г-н Бонне тут же подумал:

«Вот удар молнии, который обратит этого неверующего. Госпожа Граслен убедит его лучше, чем я».

Мэр, старый сельский житель, был поражен роскошью столовой и совершенно растерян тем, что обедал с одним из самых богатых людей в департаменте; он надел свой лучший костюм, который стеснял его, и оттого еще больше стеснялся окружающих. Г-жа Граслен в своем траурном платье казалась ему очень важной; за все время обеда он ни разу не раскрыл рта. Бывший фермер из Сен-Леонара, он купил единственный приличный дом в деревне и собственноручно обрабатывал свою землю. Хотя он умел и читать и писать, все же обязанности мэра он мог выполнять только с помощью судебного пристава, который подготавливал ему дела. Бедняга мечтал о прибытии в деревню нотариуса, чтобы переложить на плечи государственного чиновника все свои тяжкие обязанности; но кантон Монтеньяка был настолько беден, что учреждение конторы считалось там делом бесполезным, и жителей постоянно обирали нотариусы из окружного городка.

Мировой судья, по имени Клузье, в прошлом был адвокатом в Лиможе, где он защитил не много дел, ибо пытался применить на практике прекрасную аксиому, гласившую, что адвокат является главным судьей и для клиента и для суда. В 1809 году он получил место в Монтеньяке с весьма скромным содержанием, на которое еле мог прожить. Ко времени нашего рассказа он впал в самую благородную и самую безысходную нищету. После двадцати двух лет жизни в этой бедной общине Клузье стал настоящим сельским жителем и в своем допотопном сюртуке походил на местного фермера. Под этой грубоватой внешностью таился ясный ум, способный предаваться высоким политическим размышлениям, но впавший в полную леность вследствие превосходного понимания людей и их интересов. Попади этот человек в высшую сферу, он походил бы на Лопиталя[34]. Долгое время судья обманывал проницательность г-на Бонне и, будучи, подобно всем подлинно глубоким людям, неспособен на интриги, в конце концов дошел до созерцательного состояния древних отшельников. Несмотря на все лишения, он чувствовал себя богатым, и никакие посторонние соображения не влияли на его дух; он знал законы и судил справедливо. Жизнь его, ограниченная самым необходимым, была чиста и размеренна. Крестьяне любили и уважали г-на Клузье за отцовскую беспристрастность, с какой судил он их тяжбы, и за помощь советом в мелких делах. Последние два года у добряка Клузье, как называл его весь Монтеньяк, работал письмоводителем его племянник, неглупый молодой человек, в дальнейшем немало способствовавший процветанию кантона. В физиономии старика-судьи сразу располагал к себе большой, высокий лоб. Растрепанные кустики поседевших волос торчали по обе стороны лысой головы. Багровый цвет лица и некоторая тучность заставляли предполагать, что, невзирая на свою воздержанность, Клузье поклонялся Бахусу, подобно Тролону и Тулье. Судя по едва слышному голосу, его мучила астма. Возможно, что сухой воздух горного Монтеньяка и удерживал судью в этих местах. Он снимал домик у довольно зажиточного сапожника. Клузье видел уже Веронику в церкви и составил себе о ней суждение, не поделившись своими мыслями ни с кем, даже с г-ном Бонне, с которым начал понемногу сходиться. Впервые в своей жизни старый мировой судья попал в общество людей, способных понять его.

Усевшись вокруг роскошно сервированного стола — Вероника перевезла в Монтеньяк всю свою лиможскую обстановку, — шестеро мужчин в первую минуту пришли в замешательство. Врач, мэр и мировой судья не знали ни Гростета, ни Жерара. Но за первым же блюдом добродушие старого банкира растопило лед первой встречи. Приветливая г-жа Граслен вовлекла в беседу Жерара и подбодрила Рубо. С ее помощью молодые люди, наделенные отменными достоинствами, признали родство своих душ. Вскоре каждый почувствовал себя в дружеской среде. И когда был подан десерт, когда заблистал хрусталь и фарфор с золотистыми ободками, когда полилось вино, разлитое Алиной, Шампионом и лакеем Гростета, разговор стал достаточно откровенным, чтобы случайно соединившиеся четыре избранные личности решились высказать свои истинные мысли о важных вопросах, которые любят обсуждать расположенные друг к другу собеседники.