Наследник Шимилора - Елена Жаринова

— До чего милый народ эти маландрины, — вздохнул Сэф.

— Им нравится быть такими, — пожал плечами Денис. — Но, между прочим, никто из них не причинил нам настоящего вреда.

— Твоя правда, командир, — согласился анапчанин. Потом, ехидно прищурившись, добавил: — От некоторых встреч даже польза вышла. Когда бы ты сам собрался жениться? А так вопрос уже решен.

Денис повернулся к Сэфу с высокомерным видом.

— Надеюсь, ты действительно так думаешь. Потому что это не повод для шуток.

Сэф хотел сказать что-то еще, но передумал — к моему разочарованию.

Каждый раз, когда всплывала тема «брака», я напрягала слух. Мне было страшно интересно, нет, жизненно важно знать, что думает по этому поводу сам Денис. Будь я решительней, прямолинейней, смелее — давно бы спросила у него самого: ты всерьез воспринимаешь узы, связавшие тебя с Нолколедой? Или мысль о неразрывности этих уз причиняет тебе боль? Разумеется, последний вариант гораздо предпочтительней…

— Лентяй, вот эти люди.

К нам вразвалку подошел капитан Шалт — красавец с острой бородкой и роскошными усами. По морскому обычаю он носил широкополую шляпу, из-под которой на нас глядели пронзительные черные глаза. Поверх красной цыганской рубахи капитан набросил форменный камзол королевского флота — белый, с золотым позументом. За широким кожаным поясом был заткнут пистолет, на бедре болтались ножны с кортиком. У его ног вертелся белоснежный хорек. Короче говоря, это был настоящий морской волк — если не считать того, что рост капитана Шалта Лентяя не превышал шести кроксов — примерно метр двадцать по земным меркам.

Капитан, однако, явно не комплексовал по поводу своего роста. Сочным баритоном он поинтересовался:

— Какого Пеглева дерьма вы забыли в этих краях, досточтимые господа?

— И вам доброго дня, капитан, — невозмутимо ответил Денис. — Мы ищем судно, которое отвезло бы нас в Норрант, к устью реки Гленсы. «Мотишта» нам бы вполне подошла.

Шалт Лентяй принял позу оскорбленного достоинства.

— Что?! Кто-то решил, что моя «Мотишта» — это телега для перевозки всякого дерьма?! Вы явились не по адресу, досточтимые господа. Я капитан, а не извозчик!

Бросив нам в лицо эти гневные слова, Шалт повернулся и зашагал к причалу. Но, не сделав и пяти шагов, обернулся и небрежно заявил:

— Пять аренов с человека, восемь — с коня. И ни буса меньше, господа.

— Пол-арена с человека и восемь кувров с коня, — ответил Денис с восхитительным спокойствием.

Шалт страдальчески поднял брови, как будто в жизни не слышал большей глупости. Пробурчав, что за пол-арена некоторые могут добираться в Норрант вплавь со всем своим дерьмом, он выразительно сплюнул на песок. Потом, изобразив на лице отчаянную борьбу человеколюбия и жадности, сказал:

— Три с человека, пять с коня. И это последнее слово Шалта Лентяя.

Торги продолжались не меньше получаса. Мы наблюдали за поединком капитана и нашего командира с искренним наслаждением. Разумеется, в ход пошла грамота Брота Болванаса. Уж не знаю, что произвело большее впечатление на капитана Шалта — подпись алезанского старейшины или отпечаток алых губ досточтимой Маритэллы. В результате сошлись на арене с человека и полутора с коня. Мы также покупали еду для себя, корм лошадям и проставляли выпивку всей команде. Трудностей с закупками не возникло. Контрабандисты обосновались в бухте Ганнад со всеми удобствами: лавками, тавернами и даже публичным домом с трогательным названием «Морские сестрички». Правда, от местных цен глаза откровенно лезли на лоб. За те деньги, в которые нам обошелся этаж в местном постоялом дворе, в Вэллайде можно было снять настоящий дворец.

За час до рассвета мы явились на «Мотишту» — трехмачтовую лапиду, как назывались в Шимилоре быстрые и легкие торговые суда. Капитан Шалт принял задаток из рук Сэфа, остававшегося хранителем наших сокровищ. Бар вместе с матросами устроил в трюме наших лошадей.

— Отдать швартовы! — скомандовал боцман, и «Мотишта» величаво заскользила от пристани. С шумом рванулись паруса; на их белоснежных щеках проступил застенчивый румянец. Небо над морем засветилось розовым, а потом огромный край алого солнца выплыл над горизонтом. Остатки облаков то и дело наползали на него и сгорали в торжествующем огне рассвета.

Я впервые оказалась на палубе парусного судна. Более того, это было мое первое в жизни настоящее морское плаванье — хоть оно и проходило не дальше трех корсов от берега. Я натянула на узкие кожаные брюки высокие сапоги, надела свою вязаную тунику на голое тело и повязала голову шелковым шарфом, развевающимся по ветру. Стоя на носу, не отводя глаз от океанских просторов, самой себе я представлялась героиней Саббатини или Стивенсона. Зеленый флаг с красной полосой гордо реял над моей головой.

По счастливому стечению обстоятельств, большинство из нас не страдало морской болезнью. Эта беда постигла только принца Лесанта и, к моему удивлению и некоторому злорадству, нашу железную Леду. Оба лежали в своих каютах с тазиком под койкой, а Денис колдовал над какими-то снадобьями, могущими вернуть их к жизни. Но пока наши трапезы в кают-кампании проходили без них.

Мы обедали в обществе капитана Шалта и его старшего помощника, Брайтиса Гаэтана. Прислуживал нам расторопный юнга Баз. Оплата наличными прямо-таки преобразила капитана. Он оказался любезным собеседником и галантным кавалером. За все плаванье слово «дерьмо» он произносил не более трех раз — и то безотносительно к нам. Он не задавал лишних вопросов о цели нашего путешествия в Норрант, зато не уставал похваляться быстроходностью и грузоподъемностью своей «Мотишты». Я думала, лапида Шалта называется по имени его жены или возлюбленной, но оказалось, так звали обожаемого хорька капитана. Из-за этой пронырливой Мотишты Чаню пришлось запереть в каюте у принца. При виде собаки белоснежная любимица капитана приходила в неистовство, верещала и норовила забиться в сапог хозяина. Чанин дар речи не произвел на капитана особого впечатления.

— Может, он и говорящий, а морда у него наглая, рыжая, как у лисы в курятнике. Пусть сидит в каюте, все равно с моей Мотиштой ему говорить не о чем, — резонно заявил он.

— Капитан, — поинтересовался за обедом Сэф, — почему у вас такое странное прозвище?

Шалт хитровато усмехнулся в усы.

— Почему странное, монгарс? Прозвище уважаемое. Видите ли, досточтимые господа, Шалту Лентяю обычно лень считать выручку. Иной раз начнешь, да на двадцатом арене собьешься. Ну и что? Пересчитывать? Мне лень, клянусь великим Шаном. Мои матросы как жалованье получают? Я деньги высыплю на стол, идите, ребята, возьмите, сколько я вам должен.

— И что, никто не обманывает? — подивился Сэф.

— А это вторая причина, почему меня зовут Лентяем. Все знают, капитану Шалту лень тратить время на слова. Зато один мой приятель, — он любовно погладил рукоятку пистолета, — бьет без промаха.

Когда стемнело, «Мотишта» резко поменяла курс, направившись в открытое море. Капитан Шалт объяснил, что мы поравнялись с хребтом Мэлль.