Жизнь после жизни - Александра Маринина

Лена Константина Еремеева не любила и неприязнь свою даже непыталась скрыть. Настя помнила, что на вопрос о том, кто в усадьбе знает о еенастоящем задании, Бегорский ответил: «Мои жены», то есть Лена должна быть не вкурсе и считать ее социологом, поэтому к вопросам о Косте старалась подобратьсякак можно более незаметно.

— Он мне не нравится, — Лена виновато улыбнулась,но голос ее звучал при этом твердо. — Он двуличный какой-то.

— Почему вы так решили?

— Понимаете, папа собирал для работы в клубе командуединомышленников, и мама как кадровик очень следила за этой политикой, она скаждым, кто приходил устраиваться на работу, подолгу беседовала, чтобы здесьработали только те, кто разделяет папину точку зрения о том, что после выходана пенсию у человека должен начинаться настоящий золотой век. Это значит, чтоона и с Костей долго разговаривала, и если она приняла решение его взять,значит, он ей понравился, произвел хорошее впечатление. А он на самом делестариков не любит.

— Вы уверены? — спросила Настя, быстро записываяее слова в блокнот.

— Конечно. Я бы не стала говорить, если бы не былауверена. Я это точно чувствую. Он позволяет себе и пренебрежительныевысказывания, и очень жестокие шутки в их адрес. Но, заметьте, только вразговорах со мной. А с нашими гостями он белый и пушистый. То естьпритворяется. А старики — они же как дети, они доверчивые, все принимают зачистую монету и Костю обожают. Особенно Путилины. Они вообще без негообходиться не могут.

Ага, вот и Путилины забрезжили на горизонте. Интересно, чтоих связывает с Еремеевым?

— Путилины? — Настя сделала вид, что впервыеслышит о них. — Кто это?

— Члены нашего клуба. Костя постоянно вокруг нихвьется. И они его все время подзывают: «Костя, наладь нам, Костя, покажи,Костя, у нас не включается, у нас не выключается, у нас вирус, у нас неполучается», и так далее.

— Ну и что? — удивилась Настя. — Разве этосвидетельствует о чем-то плохом? Наоборот же, хорошо, что у них не получается,но они не бросают заниматься компьютером, продолжают, проявляют настойчивость.

— Наверное, хорошо, — задумчиво кивнулаЛена. — Но я, знаете, что заметила? По поводу этих Путилиных Костя никогдане позволяет себе никаких сомнительных высказываний. О ком угодно, только не оних. Похоже, он метит куда-то.

— Куда именно? — не поняла Настя.

— Например, в наследники, — усмехнулась молодая женщина. —Путилины — люди небедные, деньги у них есть, вот Костя и подмазывается к ним.Уж не знаю, на что он там рассчитывает, на наследство или просто навспомоществование, но это очень заметно и очень противно. Не удивлюсь, еслиузнаю, что они ему уже сейчас подкидывают деньжат.

«Или деньжат, или какие-то загадочные пакеты», —мысленно дополнила Настя.

А что, если конструкция чуть более сложная? Кто-то изсупругов Путилиных — потомок Румянцевых, а Костя — их сообщник? Вопросов всебольше, а ответов все меньше.

Напоследок Настя спросила у Лены о гостях, проживающих навтором этаже главного дома, в гостиничных номерах. Оказалось, что все трое —два друга и дама-профессор — заехали в усадьбу уже после Нового года, сталобыть, к разбитому зеркалу и разбросанным волосам отношения иметь не могли. Ну иладно, больному легче, значит, остаются охранники, Еремеев, эмигрант Полосухини завхоз Беляков.

* * *

— Заходите, — донесся из-за двери голосТамары, — не заперто.

Настя вошла в апартаменты Тамары и огляделась. Хозяйки небыло видно.

— Идите сюда, — раздалось откуда-то справа, —я здесь, в мастерской.

В этой комнате Настя еще не была, до этого Тамара принималаее в гостиной. Дверь направо из прихожей была распахнута настежь. Тамара стоялаперед мольбертом и писала акварелью. Комната была на удивление светлой,угловой, с четырьмя окнами, выходящими на юг и на восток.

— Вы еще и рисуете?! — не сдержала восхищенияНастя. — Можно посмотреть?

— Да ради бога.

Тамара отступила назад и полюбовалась на свою работу. Настяподошла ближе, рассматривая незаконченный рисунок женщины в старинном платье ис замысловатой прической.

— Красиво, — сказала она искренне.

— Спасибо, рада, что вам нравится. Это эскиз к новомуспектаклю, который мы будем ставить.

— А шить тоже вы будете?

— Конечно.

— Просто удивительно, вы и шьете, и рисуете…

Настя оглянулась и заметила на стенах вышивки в рамках.

— …и вышиваете. Как вас на все хватает?

Тамара посмотрела на нее с удивлением и недоверием.

— Ну а как же, Настенька, нельзя жить толькопрофессией. Вы сами разве ничего не делаете такого, что выходило бы за рамкивашей работы?

— Нет, — призналась Настя со смехом, — ятолько пользовалась иностранными языками, переводила за деньги во времяотпусков, да и то уже много лет этого не делаю.

— Почему?

— Потому что переводчиков и без меня достаточно, сейчасзнание языков — не проблема, не то что в начале девяностых.

— Ну а шить? — продолжала допытыватьсяТамара. — Вышивать? Вязать? Готовить? Вы хоть что-нибудь делаете длясобственного удовольствия?

— Нет, — Настя покачала головой, — я всюжизнь для собственного удовольствия работала, больше я ничего не умею.

— Ну а теперь, когда ваша работа закончилась?

— Я нашла себе другую, почти такую же.

— А когда и она закончится? Вы не можете раскрыватьпреступления до самой смерти, существует предел физических и интеллектуальныхвозможностей человека, который никто не отменил. Да, вы можете еще много летсохранять прекрасную форму, и дай бог, чтобы так оно и было, но мало ли чтоможет случиться? И вы не сможете больше заниматься тем, что вы любите и умеете.Что вы станете делать?

Действительно, что она станет делать, если нельзя будетзаниматься любимой работой? Хороший вопрос. А ответ на него звучит оченьгрустно.

— Наверное, я тогда умру, — тихо сказала Настя.

Тамара аккуратно поставила кисти, вытерла руки тряпкой.

— А вот это неправильно, — строго произнеслаона. — Вы, Настенька, живете на одной ноге.

— На одной ноге? — в изумлении переспросилаНастя. — Это как?

— А так, что ваша единственная нога, ваша единственнаяподпорка в этой жизни — это ваша работа сыщика. Отними у вас эту работу — и вырухнете, как будто из-под вас выдернули опору. Всегда надо иметь как минимумдве ноги, тогда вы не упадете, а лучше три или четыре. Вам надо обязательночем-то заниматься, помимо своего сыщицкого дела.