P.S. I Miss You. Я по тебе скучаю - Уинтер Реншоу

Она единственная женщина, которая мне всегда будет нужна. Единственная, кого я всегда буду желать.

Субботнее утро. Саттер останавливает машину у въезда о терминал отлета № 5 в лос-анджелесском аэропорту. Мимо проезжают машины. Мужчина в ярко-желтом жилете в шашечку движениями жезла указывает водителям направление движения. Мы не собираемся задерживаться здесь надолго или въезжать на стоянку, но мысль о том, что мне придется сейчас расстаться с Саттером, причиняет мне физическую боль.

Он тянется через центральную консоль, берет меня за руку, и я наклоняюсь, чтобы скромно поцеловать его – скромно, потому что на заднем сиденье машины устроился Таккер. Но тот все равно показывает нам язык, и Саттер ухмыляется, жестами указывая ему «отвернись».

Машина позади нас сигналит, ей отвечает другая машина.

– Я достану твои вещи. – Сжав губы, Саттер вылезает наружу.

Я тоже выхожу, останавливаюсь рядом с ним у кузова пикапа; Саттер вытаскивает мои чемоданы и ставит их на тротуар.

– Ты же приедешь в гости? – спрашиваю я, когда он обнимает меня за талию и прижимает к себе.

– Так скоро, как только смогу.

– Обещаешь?

Он целует меня.

– Да, Мелроуз, обещаю.

– Я позвоню тебе, когда мы приземлимся.

Он целует меня в лоб, потом отстраняется, и я в последний раз смотрю в его медовые глаза – пока что в последний.

Я иду прочь, сердце мое трепещет, желудок сжимается, а душа так переполнена надеждой, ожиданием и печалью, что мне кажется, будто я вот-вот взорвусь.

Час спустя, пройдя проверку билетов, сдачу багажа и досмотр, я пристраиваюсь за угловым столиком возле кофейной стойки. Прихлебывая латте с миндальным молоком и листая сценарий, я пытаюсь сосредоточиться на своих репликах. У меня всегда была фотографическая память, когда требовалось заучить роль. Я могу взглянуть на свои реплики один раз и запомнить их накрепко. Бабушка говорит, что это генетика, я считаю, что это просто удача.

– Привет, незнакомка.

Я поднимаю взгляд от двадцать четвертой страницы и обнаруживаю Аэрин Кин собственной персоной. Она стоит рядом со мной, с ее худого плеча свисает рабочая сумка, у ее ног, обутых в туфли на каблуках, примостилась компактная раскладушка в жестком чехле.

– Что ты здесь делаешь? – Я встаю и обнимаю ее. Я никогда не понимала, как она может путешествовать вот так: в брючном костюме, при полном макияже и на каблуках – но она всегда была Королевой Предусмотрительности и настоящей рабочей лошадкой. Всегда готова.

– Я получила работу в Нью-Йорке, – отвечает она. – По контракту, всего на тридцать дней.

– Ты мне не говорила. – Я приглашающе взмахиваю рукой. – Сядь и расскажи, если у тебя есть время.

Аэрин смотрит на свои часы «Apple» и покусывает губу. Она из тех, кому обязательно нужно быть первой в очереди на посадку. Она любит занимать лучшие места – предпочтительно возле розетки, чтобы можно было работать на ноутбуке, пока не загорится сигнал о готовности к взлету или посадке. При этом она выбирает место поближе к выходу, чтобы потом не увязнуть в толпе.

– У меня есть пара минут. – Она садится напротив меня и закидывает ногу на ногу. – Ну, какие новости? Не видела тебя с того вечера вторника в «Бунгало».

Я беру свою кружку с кофе, улыбаюсь и многозначительно закатываю глаза.

С чего бы начать?

– Ах да, я слышала, что Ник вернулся в город, – добавляет Аэрин. – Ты его видела?

– Ну да, – отвечаю я. – Он… э-э… в четверг устроил мне целое шоу, по сути, признавшись, что любил меня всю свою жизнь.

– Что? Не может быть! И что ты сказала? Он же тоже тебе всегда нравился, верно?

Я познакомилась с Аэрин всего несколько лет назад, и хотя она быстро стала одной из моих близких подруг, я обычно избегала упоминаний о своей подростковой влюбленности в Ника. Марица была единственной, кто знал об этом, потому что она всегда была для меня скорее сестрой, чем кузиной, к тому же наблюдала это с самого начала. Она все понимала.

– Это все очень странно… – Я обхватываю кружку ладонями, глядя на коричневую столешницу. – Я всегда думала, будто хочу Ника… – Я делаю глубокий вдох и поднимаю взгляд на Аэрин. – А потом я встретила Саттера.

Она опирается подбородком на ладони и слушает меня – без охов-вздохов и без делано-изумленных взглядов.

– Ты ведешь себя так, словно не удивлена, – хмыкаю я.

– Потому что я не удивлена. – Она садится прямо. – Еще в тот вечер в баре я заметила, что между вами что-то есть. То, как вы друг на друга смотрели, то, как просто держались друг с другом, как будто вам легко вместе. И он не сводил с тебя взгляда, Мел. Но не так, как смотрят маньяки или еще кто-то, такой же жуткий – нет, он как будто хотел удостовериться, что с тобой все в порядке, что никто тебя не обижает, что ты благополучно вернешься домой. В общем, что-то вроде того.

– Правда? – Для меня это новость.

– Таких парней немного. По крайней мере, в наши дни. И уж точно не в Лос-Анджелесе, – говорит она. – Держись за него. Держись за него крепко и никогда не отпускай.

– Я так и планировала. – На моих губах медленно появляется улыбка. Могу лишь представить, как мечтательно и отстраненно я сейчас выгляжу.

Аэрин встает и снова смотрит на часы.

– Мне нужно идти.

– Да, наверное, через пару часов объявят посадку…

– Молчи лучше. – Она прячет усмешку. Я встаю и снова обнимаю ее.

– Удачной тебе поездки в Нью-Йорк.

– Удачных тебе съемок. И я хочу как-нибудь услышать всю историю.

Аэрин катит свой багаж прочь, цокая каблуками по выложенному плиткой полу, потом скрывается в толпе пассажиров, а я возвращаюсь к чтению сценария.

Я уже скучаю по Саттеру.

Когда она успела это сделать?

Я отклеиваю желтый листок от маленького плеера, лежащего на полке рядом с раковиной в ванной. Я только что вернулся домой после того, как доставил Мелроуз в аэропорт.

Сейчас я скучаю по ней сильнее, чем когда-либо раньше, к тому же меня гложет любопытство, и я нажимаю кнопку воспроизведения, помеченную маленьким треугольничком. Через секунду начинает играть запись.

Это голос Мелроуз.

Она поет. Точнее, распевает во весь голос, словно какая-нибудь звезда бродвейского мюзикла.

«…и весь этот джаз…»

Ох уж эта девушка!

Я выслушиваю песню до конца, потому что голос Мелроуз заставляет меня глупо улыбаться во весь рот и на какое-то время забыть обо всем остальном.