Тайный дневник Марии-Антуанетты - Кароли Эриксон

– Как вы похудели! Но как загорели!

– А вы, любовь моя, стали еще прекраснее. Материнство идет вам.

Следующий час мы провели вдвоем, вдалеке от любопытных глаз, держась за руки, целуясь и разговаривая. Я увидела у Акселя два шрама от ран. Кожа его утратила былую мягкость и гладкость. Это все ночи, проведенные на заснеженной земле в холодных палатках. И еще дни, когда негде укрыться от лучей палящего солнца Вирджинии. Он вел жизнь на свежем воздухе, грубую и беспощадную, и она закалила и изменила его.

Какое блаженство, что Аксель здесь, рядом со мной! Если только такое возможно, кажется, я люблю его еще сильнее, чем прежде.

22 июня 1783 года.

Я стала автором нового модного веяния при дворе. Аксель привез мне несколько дюжин прекрасных светлых перчаток телячьей кожи, надушенных розовой водой. Каждый день я надеваю новую пару. Все придворные дамы следуют моему примеру.

6 июля 1783 года.

Людовик часами готов разговаривать с Акселем о времени, которое тот провел в Амстердаме, и о других его путешествиях. Людовик никогда и нигде не бывал, поэтому он мечтает о дальних странах – или так он говорит, во всяком случае. Откровенно говоря, я думаю, что он слишком робок, чтобы действительно отправиться в дальнюю дорогу. Кроме того, как он будет обходиться без своих поваров и ежедневных пиршеств, мягких пуховых перин, на которых мы спим, своих мастерских, растений и библиотеки? Вдобавок, он нигде не чувствует себя в безопасности, если не считать его любимого Компьенского леса. Да и без стражников, охраняющих нас, ему неуютно.

Вчера днем за обедом, который был подан в моих апартаментах, мы сидели все вместе – Людовик и я, Аксель, Шамбертен, который иногда присоединяется к нам по настоянию короля, и двое наших детей. Людовик принялся рассказывать Акселю о навигационных картах, которые он составил, чтобы совершить вояж вокруг света.

– Вы надеетесь когда-нибудь возглавить подобную экспедицию? – вежливо поинтересовался Аксель.

– Я не моряк. Меня укачивает, даже когда мы плывем по нашим каналам. Я не рассказывал вам о каналах, которые помогаю проектировать?

Не успел он произнести эти слова, как я подумала: «О боже, нет, только не каналы!» Но Людовик обожает разглагольствовать о них. И Аксель, терпеливый, добрый и мягкий Аксель, ничем не выдал своего раздражения, хотя ему уже неоднократно доводилось выслушивать рассказы о каналах короля.

– Меня всегда очень интересовали планы вашего величества относительно строительства новых водных путей.

– Один из них я намерен назвать Канал ля Рейн, или Канал королевы, в честь своей супруги. – Людовик перегнулся через стол и похлопал меня по руке. – Я стольким вам обязан, моя дорогая. Особенно теперь, когда вы подарили Франции дофина.

Маленький Луи-Иосиф сидел с нами за столом, рядом со своей няней. Его хрупкое тельце искривилось набок, голова склонилась к плечу, а лицо исказилось от боли. Признаюсь, я не могу смотреть на него без слез. Он кое-как научился есть самостоятельно и даже может произнести несколько слов. Но он несчастный ребенок, его все время мучает боль. Дофин воплощает собой ходячее страдание. Да, именно так я думаю о нем, хотя, конечно же, никогда не высказываю подобные мысли вслух. Передвигается он очень неуверенно, от одной опоры к другой. Я еще не видела, чтобы он прошел хотя бы несколько футов без того, чтобы не ухватиться за какой-либо предмет мебели.

Сердце мое обливается кровью, когда я смотрю на него. Я изменилась, и сознаю это. Когда я смотрюсь в зеркало, то больше не вижу в нем молоденькую девушку, какой я была когда-то, всегда готовую рассмеяться. Сейчас отражение и зеркале показывает мне располневшую зрелую женщину (хотя мне, конечно, далеко до Карлотты с ее расплывшейся фигурой), в глазах которой по-прежнему пляшут смешинки, но одновременно в них отражается и жизненный опыт, и знание мира с его соблазнами. В уголках губ и глаз у меня появились морщинки, пока еще мелкие и почти незаметные. Софи называет их «морщинки мудрости».

Она говорит, что точно такие же морщинки появились у ее матери примерно в том же возрасте, что и у меня, то есть в двадцать восемь лет, после того как она потеряла троих детей подряд. Один родился мертвым, другой умер от оспы, а третий, которого она любила сильнее всех, выпал из окна на улицу и попал под колеса фургона мясника. После этого она явилась ко двору моей матери и стала работать на кухне. В конце концов, все ее дети стали слугами императорской семьи. Софи была зачислена в штат моих нянек, а со временем стала моей главной камеристкой.

Я рада, что Софи рассказала мне историю своей матери. Даже если вы добры со своими слугами, как я, почему-то всегда кажется, что они являются неотъемлемой частью дворца, что они всегда были и будут рядом. Поэтому напоминания о том, что у каждого из них своя жизнь, свои потери и печали, бывают очень кстати. Софи прекрасно понимает мои чувства к Луи-Иосифу и часто утешает меня.

17 июля 1783 года.

Людовик собирается пригласить Акселя и еще нескольких министров на экскурсию по Каналу королевы, который он строит в мою честь. Естественно, никому не хочется туда ехать.

Я читаю книгу, о которой все только и говорят при дворе, «Исповедь» Жан-Жака Руссо. Она похожа на «Исповедь» святого Августина, отрывки из которой читал мне аббат Вермон, только признания Жан-Жака более реальны и в них легче поверить. Я читаю эту книгу и плачу над ней. Хотя, быть может, все дело в том, что в последнее время я готова плакать по любому поводу. Меня переполняет жалость к бедному Луи-Иосифу. Он страшно исхудал и сильно кашляет.

2 августа 1783 года.

Счастливый случай распорядился так, что наш путь к Каналу королевы проходит совсем рядом с Эрменонвиллем, где похоронен Руссо. Я сказала Людовику, что хочу побывать на его могиле. После прочтения его прекрасной, искренней «Исповеди» я испытываю к нему привязанность и непонятную мне самой близость.

Бедняга! Какую странную и печальную жизнь он прожил. Но, читая его книгу, я вдруг почувствовала, что он действительно понимает меня, особенно мои чувства. Он утверждает, что он – единственный в своем роде, что на земле еще не было человека, похожего на него. Он заставил меня осознать и мою собственную неповторимость. Руссо заставил меня поверить в то, что никто и никогда не сможет до конца понять то, что мне довелось пережить. Особенно мое гнетущее беспокойство о Луи-Иосифе, равно как и тревогу по поводу того, за что Господь даровал мне такого сына.

Я не в состоянии описать мысли и чувства, которые пробудил во мне Жан-Жак, но его творчество произвело на меня глубокое впечатление. У меня возникло странное ощущение, словно он был моим другом, которого я очень хорошо знала. Вот почему я хочу побывать на его могиле и отдать ему дань уважения.

29 августа 1783 года.

Наша поездка на Канал королевы, как и ожидалось, оказалась очень скучной. Единственным светлым воспоминанием о ней стало мое посещение Эрменонвилля, где похоронен Жан-Жак, особенно если учесть, что туда по просьбе Людовика меня сопровождал Аксель.