Зеркало для никого - Лара Мундт

class="p1">Огонь потрескивал в камине, а мама сидела рядом, и пахло от нее духами с пачули. Сколько себя помню, от нее всегда исходил такой аромат. Она увидела молодого отца и осторожно провела пальцем по фотографии, будто хотела прикоснуться к тому парню из ее воспоминаний.

– Твой папа всегда хотел стать адвокатом. Он следил за безупречностью своего имиджа и ни с кем не встречался. Целыми днями занимался учебой и спортом. Его друзьями были самые популярные ребята, а я… я была похожа не на тебя… нет. Скорее на твою подругу Амалию. Я играла в школьном театре, могла изменять голос по собственной воле. Мои подружки были такими же шумными, говорливыми и талантливыми семерками. Нам казалось, что мы сейчас скажем новое слово в искусстве, нас заметят Зрители или Горожане. Мы придумывали все новые и новые способы привлечения внимания. Ставили сценки, пели на улицах. Одна из моих подруг до сих пор выступает, рассказывая шутки. Я же привлекла внимание самого важного для меня человека и больше ничьего внимания мне не нужно.

Когда мама открыла следующую страницу альбома, я увидела ее, обнимающую папу. В глазах его светилась та же любовь, что и сейчас. Он выбрал свою пару, и от выбора своего не отступился. А мама… На следующих фотографиях было видно, как она менялась. Пропали подруги, пирсинг в носу и безумный макияж. Волосы из зеленых снова стали светлыми. То ли ей не захотелось больше экспериментировать, как только она обрела свою любовь, то ли она поняла, что парню девятке с мечтой стать адвокатом нужно соответствовать.

– Ради него я стала чуть серьезней, – сказала мама, подтверждая мои размышления. Отец вряд ли просил ее меняться ради него, по нему было видно, что он любил ее любой. Но как жить с человеком, понимая, что разрушил его мечты, что стал причиной его падения с девятки до восьмерки или семерки? Конечно, мама не смогла бы такого себе простить, вот и изменилась. – Ой, смотри, наш выпускной!

На снимках с выпускного бала они уже были парой-совершенством. Он – спортивный и прямолинейный парень. Она – легкая эфемерная фея в его руках. Творческая, нежная. Они пронесли свои чувства сквозь годы, и мы с Мист были воспитаны на их любви, питались ею. Интересно, наша с Тео любовь будет так же долго пылать, и наши отношения будут такими же? Или нам придется начать глотать стимуляторы, чтобы сидеть за одним столом?

– Мои девочки греются у огня? – раздался за спинами голос папы.

Он вошел тихо, так, что мы и не расслышали. Папа уже снял ботинки. Однажды мама поделилась, что когда-то очень давно у папы просто ужасно пахли ноги. Ей этот факт нравился, оттого, что напоминал ей – он человек, ее любимый человек. Папу, правда, это бесило, а потому, как только у него появилось достаточно денег, он сразу же избавился от этой досадливой помехи.

Папа сел по другую сторону и тоже с удовольствием принялся рассматривать альбом. Эта идиллия порождала внимание Зрителей. Наши Рейтинги подпитывали друг друга. Оценки были высоки. Я поглядывала на пламя и думала о поленьях, которые лежали рядом друг с другом, огонь перекидывался с одного на другое, разгорался, одаривая теплом.

Отец за моей спиной держал мамину ладошку, другой рукой показывал на одноклассников и рассказывал, кто кем стал. Про некоторых папа не знал, значит, они тихо скатились в шестерки. Такое не редкость. Про других рассказывал с удовольствием. Я училась в той же гимназии, что и родители. После учебы они поступили в институты. Вместе подрабатывали и путешествовали по разным Зеленым городам. Потом отец стал нарабатывать стаж, а мама озвучивала мультфильмы для детей. А затем, спустя еще семь лет родилась Мист. А еще через три с половиной года я. Хорошая жизнь, ровная жизнь. Правильная. Не такая уж плохая судьба. Возможно, и меня ждало подобное будущее.

Глава 4

Гнев, ревность и страх… в стихах

Мы первый раз поцеловались с Тео во время второго свидания. Я пригласила его на шоколадную фабрику. Идею подсказала мама. Вернее, она «случайно» оставила флаеры на обеденном столе.

Я поцеловала его сама, в тот момент, когда экскурсовод, которая до того показывала нам, как из какао-бобов делали горький шоколад, отошла за другими образцами. Синтетическими, из реактора. Нам говорили, что разницы не почувствовать, но мне казалось, что я всегда отличу настоящий шоколад от подделки.

Губы у Тео на вкус были горькими и одновременно сладкими. Он очень удивился, когда я поцеловала его сама в середине второго свидания, но растерянность его была недолгой. Тео обнял меня и умело ответил на поцелуй.

Когда экскурсовод вернулась, мы едва успели отлипнуть друг от друга. Я наверняка была красной, как маков цвет, а Тео оказался так перемазан шоколадом, что казалось, будто мы не целовались, а пытались съесть все образцы за один раз. Добродушно посмеиваясь, экскурсовод показывала нам шоколад из реактора, хвалила за интерес к науке вне учебных занятий. Напоследок она вручила нам по пачке конфет, которые мы сделали сами. Мои лакомства вышли безобразными: они были приплюснутыми, на них не держалась посыпка, а один трюфель я и вовсе макнула в соль вместо кокосовой стружки. Трюфели Тео были такими ровными, что ему предложили летнюю стажировку с зарплатой. Тео серьезно пообещал подумать над предложением, хотя я знала, что он будет проходить практику у своего отца. Законникам всегда нужны мальчики или девочки на побегушках.

Когда мы возвращались домой, Тео предложил поменяться конфетами.

– Я хочу те, что ты сделала своими руками.

– Да они же кривые все!

– Но они сделаны твоими руками, – повторил Тео, используя свойственную ему рассудительную интонацию.

Возрази я второй раз, он бы сдался, но расстроился, а потому я смело поменялась с ним коробками.

– Спасибо тебе, – сказал Тео, и было не ясно, благодарил он меня за мои ужасные конфеты, за день в целом или за то, что я сама его поцеловала, взяв, таким образом ответственность за наши зарождающиеся отношения. Мне захотелось сделать что-то для Тео, подарить ему что-то. Но я не знала, что именно есть у меня, чего нет больше ни у кого. А потом вспомнила:

– Давай завтра встретимся? Мы можем сходить в Джаз-Поэт клуб на выступление Локи.

* * *

Каждое воскресенье Джаз-Поэт клуб наводняла толпа мечтающих попасть на выступление Локи. Они шли скопом, с флаерами или без, в надежде просочиться внутрь.