Николай II: жизнь и смерть - Эдвард Радзинский

Она: «4 ноября… Я прочла письмо Николая и страшно им возмущена. Почему ты не остановил его среди разговора и не сказал ему, что если он еще раз коснется этого предмета или меня, то ты сошлешь его в Сибирь, так как это уже граничит с государственной изменой. Он всегда ненавидел меня и дурно отзывался обо мне все эти 22 года. Но во времена войны и в такой момент прятаться за спиной твоей мамґа и сестер и не выступить смело на защиту жены своего императора — это мерзость и предательство… Ты, мой дорогой, слишком добр, снисходителен и мягок. Этот человек должен трепетать перед тобой, он и Николаша — величайшие твои враги в семье, если не считать „черных женщин“ и Сергея… Женушка — твоя опора, она каменной стеной стоит за тобой…»

Приписка: «Я видела во сне, что меня оперировали: отрезали мне руку, но я не испытывала никакой боли. А после этого получила письмо Николая…»

Теперь она начинает борьбу со всей Романовской Семьей. Она остается, как всегда, цельной. Она наивна, искренна и нелепа в своей непримиримости.

Он: «Ставка, 5 ноября… Я очень огорчен, что расстроил тебя и рассердил, переслав тебе письмо Н., но так как я постоянно спешу, я его не прочел, так как он долго и подробно говорил о том же. Но о тебе он не упоминал совершенно, останавливаясь только на истории со шпионами и т.д. и общем внутреннем положении. Скажи он что-нибудь о тебе, неужели ты сомневаешься в том, что твой муженек не вступился бы за тебя…»

Бедный Ники!

Она: «12.11.16… Я всего лишь женщина, борющаяся за своего повелителя, за своего ребенка, за этих двух самых дорогих ей существ на земле. И Бог поможет мне быть твоим ангелом-хранителем. Только не выдергивай тех подпорок, на которые я нашла возможным опереться (т.е. „Друг“ и Протопопов.

— Авт.)… С каким наслаждением завтра я отдохну в твоих объятиях, расцелую и благословлю тебя. Верная до смерти».

Приписка: «Душка, помни, что дело не в Протопопове… Это вопрос о монархии и твоем престиже… Не думай, что на этом кончится — они по одному удалят от тебя всех, кто тебе предан, и затем и нас самих… Вспомни, как в прошлом году ты уезжал в армию — ты тоже тогда был один с нами двумя против всех, которые предсказывали революцию, если ты поедешь. Ты пошел против всех, и Бог благословил твое решение».

«4.12.16… Покажи им, что ты властелин. Миновало время снисходительности и мягкости. Теперь наступает царство воли и мощи! Их следует научить повиновению. Почему они меня ненавидят? Потому что им известно, что у меня сильная воля и что когда я убеждена в правоте чего-нибудь (и если меня благословил Друг), то я не меняю мнения. Это невыносимо для них. Вспомни слова месье Филиппа, когда он подарил мне икону с колокольчиком: так как ты очень снисходителен, доверчив, то мне надлежит исполнять роль твоего колокола, чтобы люди с дурными намерениями не могли к тебе приблизиться. И я бы предостерегла тебя…

Если дорогая матушка станет тебе писать, помни, что за ее спиной стоят Михайловичи, не обращай внимания и не принимай это близко к сердцу. Слава Богу, ее здесь нет, но «добрые люди» находят способы писать и пакостить…»

Звенит «колокольчик»! И тогда Семья избирает последнее средство: к ней приезжает сестра Элла. Она появляется в Царском — и со всей своей кротостью пытается объяснить Аликс ужас положения: она говорит о Распутине, но Аликс тотчас замыкается в себе и прекращает разговор.

Потом она провожает сестру на поезд. Они молча прощаются. Больше Элла не появится в Царском Селе, и более никогда они не увидят друг друга.

Он: «10.11.16. В Румынии дела идут неважно… В Добрудже нашим войскам пришлось отступить до самого Дуная… Около 15 декабря сосредоточение наших войск будет… закончено и около Рождества мы начнем наступать… Как видишь, положение там невеселое».

Какова была степень его участия в войне? Вот два ответа: жалкий, несведущий, безвольный исполнитель желаний истеричной жены и Распутина — таков ответ, данный грядущей революцией.

А вот другое мнение.

Уинстон Черчилль, который в 1917 году был английским военным министром, в своей книге «Мировой кризис» писал: «Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была уже на виду… Все жертвы уже были принесены, вся работа была завершена… Долгие отступления окончились. Снарядный голод побежден. Вооружение притекало широким потоком. Более сильная, более многочисленная, лучше снабженная армия сторожила огромный фронт… Алексеев руководил армией, а Колчак флотом. Кроме того, никаких трудных действий больше не требовалось: только оставаться на посту, тяжелым грузом давить на широко растянувшиеся германские линии, удерживать, не проявляя особой активности, слабеющие силы противника на своем фронте. Иными словами, держаться — вот и все, что стояло между Россией и общей победой…

Бремя последних решений лежало на нем. На вершине, где события превосходят разумение человека, где все неисповедимо, давать ответы приходилось ему. Стрелкою компаса был он. Воевать или не воевать? Наступать или не наступать? Идти вправо или влево? Согласиться на демократизацию или держаться твердо? Вот поля сражений Николая. Почему не воздать ему за это честь? Несмотря на ошибки — большие и страшные — тот строй, который в нем воплощался, которым он руководил, которому своими личными свойствами он придавал жизненную искру, к этому моменту выиграл войну для России…»

Он: «Мечтаю, чтоб твоя поездка в Новгород прошла благополучно. И Новгород тебе понравится. Я там был однажды, летом 1904 года, как раз перед самым рождением Бэби».

Он надеется, что поездка направит неукротимую энергию «колокольчика» в иное русло… И он передохнет.

В Новгороде она пришла к знаменитой пророчице, Старице Марии Михайловне. Она жила в Десятинном монастыре, ей было 107 лет. Впоследствии пересказывали легенду: Мария Михайловна лежала в темноте, когда появилась Аликс. И тогда Старица вдруг приподнялась на своем ложе, сползла на пол и поклонилась до земли императрице. И сказала: «А ты, красавица, страдания примешь». Но к чему легенды — Аликс сама описала встречу:

«Она лежала на кровати в маленькой темной комнатке, и потому мы захватили с собой свечку, чтобы можно было разглядеть друг друга. Ей 107 лет, она носит вериги… Обычно она беспрестанно работает, расхаживает, шьет для каторжан и для солдат, притом без очков — и никогда не умывается. Но, разумеется, никакого дурного запаха или ощущения нечистоплотности — она седая, у нее милое тонкое овальное лицо с прелестными молодыми, лучистыми глазами, улыбка ее чрезвычайно приятна; она благословила и поцеловала нас… Мне она сказала: „А ты, красавица, тяжелый крест (примешь), не страшись (она повторила это несколько раз). За то, что ты к нам приехала, будут в России две церкви строить…“ Сказала, чтоб мы не беспокоились относительно детей, что они выйдут замуж, остального я не расслышала».

А может быть, не поняла бедная Аликс, о каком «венчании» шла речь… Трудна старинная русская речь для гессенской принцессы. И подруга Аня тоже предпочла не понять.

О венчании со смертью ее дочерей сказала ей Старица.