Долгая дорога домой. Воспоминания крымского татарина об участии в Великой Отечественной войне. 1941-1944 - Нури Халилов

Рядом с деревней Баксан была другая деревня – Кайнаут[159]. В конце деревни были высокие и большие скалы. Верхняя часть одной скалы была ровная, там даже была земля и трава. С нее хорошо просматривалось все до самой магистрали Симферополь – Феодосия. Там был наш наблюдательный пункт. Отсюда мы смотрели, не идут ли в лес каратели. Считали проходящие машины, потом писали отчет. Обычно дежурили по два человека. Однажды я оплошал. Где-то нашел маленькую бутылочку, понюхал, что это такое, и… на два часа уснул, так как это оказался эфир. Слава богу, все обошлось без последствий.

В отряде было четыре человека минеров. Это были молодые, крепкие ребята. Командир принял решение заминировать тропы, по которым к нам пришли каратели. В трех точках мины заложили успешно, а в четвертой случилась беда. Из-за неосторожности мина взорвалась в их руках. Услышав взрыв, я побежал к ним. Картина была страшная. Лица их были полностью изуродованы. Быстро соорудили носилки и понесли минеров на аэродром, чтобы отправить на Большую землю. Двое умерли сразу, а двоих удалось доставить в Краснодар. Потом узнали, что после длительного лечения в живых остался только один, но – слепым!

Одно время моя группа была в охране штаба. Однажды в одном из своих шалашей я заметил постороннего человека. Он был высокий, с небритой густой бородой. Сидел у костра и грел руки. Внимательно на него посмотрев, я узнал преподавателя химии пединститута доцента Касымова[160]. Поговорил с ним. Он рассказал, что жил в Кучук Узене[161], что его хотели арестовать, избили, но он ушел к партизанам. Он был еще слаб, и на задания его пока не брали. Я доложил о нем командиру, и его отправили на Большую землю. Сразу после освобождения я встретил его в городе, он шел по улице Субхи, был в офицерской военной форме при погонах.

Мы ходили в Мамак, Чокурчу[162], Джанатай просить продукты. Насильно брать или красть запрещалось. За это строго наказывали. Если кто-то давал козу, телку или барана, то он же должен был дать и письменное разрешение. После прихода советской власти хозяину, отдавшему скот партизанам, должны были вернуть то, что у него взяли. Мы давали ему расписку, заверенную подписью начальника разведки. Был случай, когда один партизан без бумаги пригнал из Чокурчи козу. Ему приказали отвести ее назад хозяину, что он и сделал.

Еще на Тырке мною начал интересоваться начальник разведки отряда старший лейтенант Дмитрий Еремеев. Он раза три допрашивал меня, до ниточки копался в моей биографии, начиная от детства и включая учебу в Симферополе. Особо интересовался тем, кто из моих земляков, знакомых живет в городе, где они работают в данное время. Он все подробно записывал, потом читал записанное и давал мне подписать.

Я спросил: «Зачем вы меня так допрашиваете? Я подсудимый?» На это он ответил, что я им нужен для другой, очень ответственной работы.

После этих проверок меня вызвали начальник особого отдела 5-й бригады майор Валиулин[163]и начальник особого отдела Северного соединения майор Сашников.

Когда мы были с Валиулиным в землянке одни, он неожиданно сказал мне: «Нури! Дела татар плохи! На Кавказе начали выселять мусульман. Говорят, что это же ждет и татар Крыма. Мы тебя по важному делу хотим отправить в Симферополь. Хотя вряд ли это поможет татарскому делу».

Я уже знал, что немцы сбрасывали листовки, в которых обращались к «татарам Крыма». В них они рассказывали, что части НКВД выслали с родных мест мусульман Кавказа – чеченцев, ингушей, карачаевцев и других, что скоро очередь дойдет и до крымских татар. Заканчивались листовки обращением: «Одумайтесь, пока не поздно. Бросайте оружие, переходите на нашу сторону. Мы – немцы – вас простим». Читать эти листовки было опасно, но в лесу они валялись тысячами. Мы, конечно, читали, но старались об этом не думать.

Командование знало, что в нашем отряде только я хорошо знаю деревни Мамак, Чокурча, Ивановка. Мамак фактически объединял три деревни, соединенные друг с другом. В Верхнем Мамаке жили русские, поэтому он и назывался Русский Мамак. Через него из нашей округи шла единственная дорога в Симферополь. Средний и Нижний Мамак были расположены ниже этой дороги. Посредине деревни течет речушка Малый Салгир. Раньше в этих двух деревнях жили крымские татары, но они ушли из родных мест на чужбину, а в их типичных татарских домах уже жило много русских семей.

В центре села, в самом живописном месте стоял трехэтажный дворец Кесслера-младшего, одного из потомков ученого Кесслера. Посредине деревни стояла мечеть с минаретом, рядом с которой жили мои родственники. В 1929 году их раскулачили, и они уехали в Мелитополь. В 1943 году они вернулись в свой родной дом. До войны в Чокурче был колхоз «Гюль», председателем которого был Мустафа Чолпан. Колхоз славился на весь Крым. В Чокурче в основном жили татары.

Вот в эту деревню меня и послали на продовольственную операцию. Со мной было восемь человек. Возле Чокурчи заметили идущих в нашу сторону двух полицейских. Мы спрятались, а потом их захватили. Они говорили, что идут на связь с 19-м отрядом. Показали письменное донесение. Старший полицейский попросил отпустить его, так как ему заступать на дежурство и если он не явится, то это вызовет подозрение. Он предложил забрать в лес его напарника, а его отпустить. Я подумал и согласился. Полицейского оставил с часовым, а сами пошли на задание.

В деревне залаяли собаки. На том конце деревни стояла румынская воинская часть. Они открыли стрельбу, пустили осветительные ракеты на парашютах. Стало страшно. Мы залегли под каменным забором. По дороге прошли патрули. Когда все немного утихло, мы разошлись по дворам. Стучим, но двери никто не открывает. Каждый дом – это крепость со злой собакой. Мне удалось войти в один дом – татарский. Пустили в хату. Сидят люди, празднуют оразу. Старик дал мне четыре горячих чебурека на блюдечке. Я их съел. Потом он в мою сумку положил картошку, лук, соль, фасоль. Я поблагодарил его и вышел со двора. Во многие дворы мы бросали газеты, сводки Совинформбюро. Собрались в конце деревни. Мои ребята тоже принесли кое-что. По пути назад зашли в 19-й отряд, где сделали остановку, чтобы отдохнуть. Начальник штаба отряда Саркисян, увидев задержанного полицейского, отобрал его у нас. Мы отдохнули немного и пошли в свой отряд. Доложили, как было. Меня очень ругали, что отдал пленного 19-му отряду. «Это ведь наша работа!» – говорил Еремеев, на что я ответил, что бригада у нас одна.