Чертово колесо - Михаил Гиголашвили

— В поле не разговаривать, не свистеть, на свист не отзываться! Бывает, менты ходят, посвистывают, а фраерок и выманивается. Если, не дай аллах, шумок — присесть, заткнуться и ждать. На крайняк в кукурузу прыгать: «Ничего не знаю, кукурузу ворую!»

— Вона ж незрила, — заметил один из «витьков», шмыгая носом.

— А скоту на корм, — парировал Байрам. — Ну, готовы? Тогда вперед!

Перебежкой миновав опушку, все ворвались в поле и тут же принялись крутить-вертеть в ладонях головки растений, пригибая их. Шуршание и шорохи… Ладо попал на поле впервые, а потому искоса приглядывался, как работает один из «витьков», и старался копировать его движения. Но головки растений выскальзывали из ладоней, били по лицу, осыпали трухой. Ладо часто поглядывал на руки, но на них ничего не было видно.

«Витек», заметив это, посоветовал с некоторым превосходством:

— Нэ надо на руки смотреть, потом зараз побачыш. Покы паши, яко раб.

У него руки двигались, как заведенные, находили самые большие головки, пригибали их, терли до упора.

Ладо обозлился и начал тереть еще яростней, прямо-таки набрасываясь на коноплю. Но от этого работать стало труднее — гибкие, как хлысты, стебли свистели перед лицом, стегали по глазам, щекам, плечам. Он шарахался от одного растения к другому, хватаясь за головки.

Но гибкие ветви, словно огромными костлявыми руками, цеплялись за локти, держали, не пускали, вовсю хлестали громадными увесистыми головками по лбу. «Какое хваткое растение! Поймает — не выпустит!» — думал Ладо, понимая, почему это растение так хорошо подходит для прочных крепких тканей.

— Эй, кто там, тише! — откуда-то прикрикнул Байрам, и Ладо притих, утирая пот и опять поглядывая на ладони, которые теперь чуть-чуть потемнели посередине.

От непривычки он вспотел. Руки устали. Ноги подкашивались. А в нос, глаза и рот лезла летающая кругом конопляная пыль. Растения окружали со всех сторон очень плотно, не давая свободно передвигаться. Приходилось поминутно с треском и шумом выпутываться из них до тех пор, пока откуда-то не рявкнул разъяренный Байрам:

— У вас что, чердак снесло? Ментов хотите накликать? Зашкните!

И Ладо замер, как провинившийся школьник, разглядывая проклятые растения и принюхиваясь к ровному, крепкому запаху.

Прошло с полчаса. Потихоньку он втянулся в работу. Пот лил с него. Семена и труха, сыплющаяся с высоких растений, попадали за шиворот, в глаза, в рот. Ему казалось, что лучшая пыльца впереди, и Ладо двигался все глубже, остекленевшими глазами выискивая головки побольше, облизывая высохшие, горькие от пыльцы губы и доходя до остервенения.

Наконец он окончательно выдохся и присел на землю. Открыл гудевшие ладони, покрытые тонким, вязким слоем, таким плотным, что пальцы сгибались с трудом. На черном, остро пахнущем гашише четко повторялись линии ладоней. Ладо осторожно, кончиками пальцев, полез за сигаретой. Вот, оказывается, каким трудом дается эта мацанка! Такую не купить, самому потеть надо!

Снизу, с земли, конопля казалась очень высокой. Несмотря на солнце, под ее сводами было сумрачно и прохладно. Все кругом струилось зеленым светом — от темного в зарослях до светлого на верхушках. Это был настоящий зачарованный лес, пропитанный таким тугим запахом, что казалось, солнечные лучи с трудом проникают сюда.

И всюду на головках, куда падали солнечные зайчики, был явственно виден серебристый налет пыльцы, похожий на молодой иней. Казалось, что и стебли, и пятипалые листья, и зеленые нити головок — все в легкой изморози. Как эта белейшая серебристая изморозь, попадая на ладони и скатываясь, вдруг превращается в иссиня-черный пластилин?

Услышав, как незримый Байрам созывает остальных, Ладо побрел на зов.

Все расселись в круг и стали показывать друг другу руки. У аборигенов они покрылись таким толстым слоем, что стали похожи на черные клешни. Анзор, с ворчанием оглядывая свои опухшие руки, притворно ругался сквозь зубы:

— Мало сделали!

— Покажь! — осмотрел Байрам руки Ладо. — Н-да… У тебя негусто, зёма. И тут, видишь, белые пятна. Ты, наверное, неправильно трешь. Белых пятен не должно быть — все должно быть черным, все! Тереть надо не сильно, но плотно. Как бабу мацаешь…

— А вин и мужски головкы мацае! — сказал вдруг один из «витьков».

Ладо уставился на него:

— Какие еще мужские головки?

Байрам рассмеялся:

— Не кипятись, зёма. Есть мущинские растения, есть бабские. Бабские кайф дают, а мущинские — нет. Вот те, длинные, на хер похожие, видишь, вот это мущинские, их трогать не надо, они без кайфа. А вот эти, вроде сисек, — он указал на круглые головки, — это бабские, вот их мацай и мацай, пока не упадешь, стрелой пронзенный…

— Почему же ты раньше не сказал? — разозлился Ладо, представив себе, сколько лишней работы ему пришлось сделать.

— Ты не спросил. Хотя видел, что они разные, — наставительно сказал Байрам.

Анзор усмехнулся, шепнул:

— Просто тебе крестины устроили. Это их шутка такая, козлиная.

Ладо выбранился сквозь зубы. «Витьки», почувствовав, что Ладо обижен, стали давать ему ценные советы:

— Ты нэ шугайся по конопли, выберы место, встань и обмацуй всэ пидряд. Покы одну головку делаешь — глазамы другу ищы..

— И иди прямо по ряду. Конопель, он, видишь, рядами посажен. Нашел ряд — и чеши по нему, — добавил Байрам, расстилая газету и начиная счищать на нее мацанку: сцеплял ладони и с силой тер их друг о друга. На газету сыпались катышки.

Потом он собрал все катышки вместе, слепил из них шар величиной с орех. Другие последовали его примеру, разобрали газеты. Мацанка с треском и стуком посыпалась на бумагу.

— Еще полчаса — и домой! — мечтательно сказал Байрам, укладываясь на землю.

— Машина придет в семь, — обронил Анзор.

— Как в семь? — удивился Байрам. — Я ведь сказал ему через два часа!

— Не управиться, — ответил Анзор. — Он должен залить бензин и глушитель поправить.

Байрам скорчил недовольную рожу:

— Я не могу столько пахать. Устал. Все. Приехала тютю с Воркутю.

— Ладно. Я к тебе раз в году приезжаю — можешь и поработать для кентов, — примирительно, хотя и не без сердитых обертонов, сказал Анзор.

— Не в кайф пахать. Я и в тюрьмах-зонах не работал.

— При чем тут зоны? Я не прокурор! Думай, что базаришь! — чуть повысил голос Анзор. — По-другому мацанку не взять.

— Почему не взять? Вот Тимоха-цыган спичечный коробок мацки за стольник толкает, — отозвался Байрам.

Анзор неприязненно уставился на него:

— У Тимохи тоже заберем. С какого рожна ты вдруг барыг поминать стал, а, земеля?

Байрам замолчал. Все выругали Тимоху-цыгана и вообще всех барыг на свете, причем аборигены так усердно костерили барыг, что Ладо и Гуга переглянулись, отметив это усердие, хотя что такое «барыга» — было не совсем ясно: это крестьяне, что гнут спину на полях?., или оптовики-перекупщики?., или розничные торговцы, фасовщики по чекам и пакетам?.. Никто в этой цепочке не признается, что он — «барыга», и кивает на других.