Без поводыря - Андрей Дай

– Гм… Она заявила, что здесь у нас родится будущий император, – слегка порозовев от смущения, улыбнулась Дагмара. – А Никсе она напророчила… Ваша юродивая сказала, что он здесь перестанет болеть.

– И еще она заявила, что наибольший подарок преподнесет нам здешняя сибирская земля, – нежно пожимая руку жены, улыбнулся наместник. – Судя по вашим лицам, господа, я начинаю подозревать, будто бы прежде все ее прорицания сбывались?!

– Именно так, ваше императорское высочество, – поклонился Карбышев.

– Мистика какая-то, – крякнул князь.

– Именно – мистика, Володя, – согласился я. – Мне она тоже вещала. И знаешь, все именно так и свершилось.

– Но ведь это же славно, господа! – вспыхнули глаза молодой великой княгини. – Слава Господу, она не обещала никакой беды. И о земляном подарке не солгала. Вот же он…

– Вы, верно, Герман, берегли эту пещеру Али-Бабы для себя?

– Нет, Николай Александрович. Как я мог?! Да и не по силам мне этакое великое дело. Дорогу к «пещере» мы почти выстроили, но там ведь еще и люди горным наукам обученные нужны. И шахтеры, и плавильный завод…

– Тем не менее я думаю передать вам десятую часть будущих акций нашего предприятия. Это будет справедливо.

– Как вам будет угодно, ваше высочество. Не смею противиться вашей воле.

– Ну еще бы! – рыкнул адъютант. Чем вызвал очередную волну смеха.

– И вот еще что, господин председатель, – строго сказал Николай и улыбнулся. А учитывая то, что он к тому времени успел подняться, я должен был догадаться, что высочайшее посещение больного заканчивается. – Не вздумайте сбривать эту вашу бороду! Нам кажется, что она как нельзя лучше…

– Никса тоже решил отращивать, – хихикнула Дагмара. – Оставьте и вы, чтобы он не чувствовал себя жутким модником. Тем более что вам, Герман, это… к лицу.

Женщина еще раз внимательно, так обычно делают, когда хотят запомнить образ надолго, посмотрела на меня, грациозно поднялась и вышла следом за мужем. Князь кивнул как старому знакомому, перед уходом, пропустив прежде вперед загадочно, по-джокондовски улыбающуюся фрейлину. Миша отправился вместо меня проводить дорогих гостей до дверей, а я откинулся на подушки – опять мокрый от пота и обессиленный. Следовало хорошо подумать и отдать первые распоряжения в качестве председателя Совета Главного управления. Раз уж свалилось мне на плечи начальствование над всеми гражданскими делами по всей Западной Сибири, нужно немедленно известить об этом максимальное количество людей. Слишком долго обширнейший край оставался без потребного надзора. Да и остававшиеся еще в Омске чиновники, пребывая в подвешенном состоянии, вряд ли исправляли службу. И пока я не наведу хоть мало-мальский порядок, о собственных проектах можно забыть. Легкомысленного отношения к обязанностям я себе позволить не мог. Знал уже, чем это может закончиться.

Впрочем, прежде чем поднимать шум, предстояло выяснить еще один немаловажный для моего кошелька аспект. А для этого было необходимо, чтобы мой дом посетил старый Гинтар. Ничего сложного в том, чтобы отправить посыльного с приглашением бывшему моему слуге, не было, если, конечно, не считать нашей с ним небольшой… ну, скажем, аферы. Дело в том, что в некотором роде было даже выгодно, что мой вексельный «рейтинг» за последнее время существенно снизился. Если раньше мои долговые обязательства пребывали в первой десятке наиболее обеспеченных и учитывались – то есть обналичивались – банками под минимальный дисконт, то после побега имя беглого экс-губернатора вообще исчезло с доски в холле банка. Это значило, что обратившиеся с выписанными мной векселями должны были прежде разговаривать с самим управляющим, и только он мог отдать распоряжение операторам принять бумаги. А у себя в кабинете прибалт, по нашему с ним соглашению, должен был делать сочувствующее лицо и предлагать незадачливым кредиторам выкупить у них мои долги.

Даже Варежка не смог отследить пути возникновения слухов, куда уж мне-то, никакими талантами в криминалистике не обладающему! Не стоило и пытаться. Тем не менее принимать их в расчет, третий год живя в Томске, я себя приучил. И тогда, размышляя о дальнейших планах, пытался отгадать – как быстро известия о моем возвращении на государственную службу, да еще и с повышением в чине, успеют расползтись по губернии. На какую сумму и с какой скидкой успел приобрести господин управляющий Томского Промышленного банка моих векселей. А самое главное – посмеет ли кто-нибудь обвинить нас со старым Мартинсом в сговоре и как эти обвинения могут повлиять на нашу деловую репутацию.

Я так и не успел прийти к каким-либо выводам, потому как мой Самый Главный Начальник принял все решения за меня. И в спальню, пропустив прежде Апанаса с тарелкой ненавистного бульона, вошла Наденька, о присутствии которой в усадьбе я уже благополучно позабыл. И в руках у девушки были хорошо мне знакомые бумаги, которые по идее должны были, как и прежде, мирно спать в ящиках моего рабочего стола в кабинете.

Бедный Герочка непременно выдал бы что-нибудь о том, что эти двое успели спеться за моей спиной, и Карбышев наверняка тоже член этой банды. Но раз Господу было нужно, чтобы мой мозговой партизан покинул это, прежде спорное, тело, приходилось шутить самому.

– Мне казалось, вы, Надежда Ивановна, отправились вместе с их высочествами, – прибавив в голос сарказма, выговорил я. Хотелось есть, и то, над чем слуга колдует, что добавляет в опостылевшее кушанье, занимало куда больше, чем порозовевшие от смущения щеки мадемуазель Якобсон. Но вовсе не смотреть на гостью было бы невежливо.

– Мария Федоровна едва ли не приказала мне оставаться и как следует о вас, Герман, заботиться… Там у вас фотографии их высочеств…

– Вашей карточки у меня все еще нет. – Я на самом деле опасался окосеть. Ну трудно же глядеть на Надю и одновременно коситься на тарелку.

– Я не знала, что она вам необходима, – смутилась девушка. – В Томске, кажется, есть ателье…

– Да, Надежда Ивановна. Мадам Пестянова делает отличные изображения.

– Я сегодня же ее навещу, – решительно заявила невеста и взглянула прямо мне в глаза. – И впредь либо я сама, либо мое фото будем всегда с вами рядом. До полного вашего излечения.

– О! Это так любезно с вашей стороны! Достоин ли я такого к себе отношения?! Мне, право, неловко лишать государыню цесаревну ее фрейлины ради такой мелочи. – Едрешкин корень! Герасик уже бился бы в череп изнутри в полнейшей истерике, а мне нужно было выговаривать всю эту чушь с совершенно серьезным и где-то даже возвышенным выражением лица. Не знаю, понимала ли Надя, что это не более чем игра? Или воспринимала все как должное? Во всяком случае, я полагал, что именно такие диалоги должны были находиться на страницах ее любимых любовных романов.

– У ее высочества большое любящее сердце, – поджав губу, словно бы случайно выдала какую-то несусветную тайну, сказала мадемуазель Якобсон. – И она непременно меня поймет и не станет корить за некоторое пренебрежение обязанностями.