Сказки немецких писателей - Новалис

Но предварительно всыпьте ему хорошенько палками по пяткам! — добавил кади и взял из рук раба протянутый ему кальян.

Ассада увели. На улице он обратился к ювелиру, который в своем негодовании забыл забрать у него рубин, и сказал:

— Господин, я прошу у вас о последней милости. Пусть драгоценный камень останется у меня до самого конца. Проводите меня до городских ворот, там я ещё раз взгляну на него и передам в ваши руки. Не правда ли, вы не откажете мне?

В душе ювелира проснулось сострадание, ему стало жалко красивого, сохраняющего самообладание юношу, который ещё стоит перед ним, полный сил и энергии, но через несколько минут будет возвращен матери-природе, чтобы она распорядилась им по своему усмотрению для новых целей. Возможно, он и пожертвовал бы рубином ради спасения юноши, но, зная характер кади, понимал, что это невозможно, и ему пришлось ограничиться согласием на последнюю просьбу осужденного.

У городских ворот Ассад вынул рубин, который хранил до этой минуты на сердце, подержал его против солнца, в лучах которого он поблескивал, словно человеческий глаз, и приготовился вернуть его ювелиру. Однако, прежде чем он успел это сделать, к нему сквозь услужливо расступившуюся толпу подошел весьма почтенного вида старец, окинул его строгим взглядом и произнес:

— Ассад, ты вор!

Багровая краска залила щеки юноши, но твердо, без тени стыда посмотрел он на старца и ответил:

— Да, это так, и, как ты сейчас увидишь, я заплачу за это смертью!

— И ты не жалеешь о содеянном? — спросил старец.

— Нет, — быстро и твердо сказал Ассад. — Я не знаю, что связывает меня с этим камнем, но смерть, наверно, наилучший выход, так как я чувствую, что скорее решусь на грабеж и убийство, чем дам ему попасть в другие руки, хотя душа моя содрогается при мысли как об убийстве, так и о собственной смерти.

— Поразительно! — сказал старец. — Дай мне твою руку.

Ассад протянул руку.

Внезапно он оказался на незнакомой дороге.

Старец стоял рядом. Юноша смотрел на своего спасителя вопрошающим взглядом, в котором было больше удивления, чем радости.

— Ты находишься сейчас в четырехстах километрах от Багдада, — проговорил старец, правильно истолковав его недоумение, — и они могут, если захотят, удавить козленка, которого я там оставил в знак твоей невиновности. Не думай только, что я спас бы тебя, если бы ты покусился на чужую собственность из легкомыслия или безграничной алчности. В моем распоряжении великие силы, но я никогда не злоупотребляю ими, как это делает большинство обладающих такой же властью. Природа доверила нам и вложила в наши руки могущество, которое может остановить и изменить естественный ход вещей, чтобы мы в каком-либо исключительном случае, когда обычные правила, простые законы недостаточны, могли прийти на помощь. Твой случай один из таких, потому что рубин, который у тебя в руке, — это могила дивной красоты заколдованной принцессы. Из её крови впитал он удивительный темно-красный цвет. Огонь её глаз струится тебе навстречу из сверкающих бликов, которые он так расточительно излучает. Её дремлющая жизнь созерцает тебя, когда ты видишь, как сверкает на солнце камень, твоя душа до самых глубин насыщается сладким предчувствием, а твои руки делают то, что им повелевают сердце и разум.

— Могу ли я освободить принцессу? — спросил Ассад, глубоко вздохнув.

— Это известно только ей! — сказал старец. — И ты можешь, если захочешь, один раз увидеть её и поговорить с ней. Как только ты в полночь сосредоточишь мысли только на ней и три раза поцелуешь рубин, колдовство на мгновение потеряет силу, и она во всём ореоле своей красоты выйдет из темницы. Но не ставь свое счастье и благополучие в зависимость от прихоти; трудно бороться с демоном, тебя же очарует с неодолимой силой прекраснейшая из девственниц, и если после этого ты не сможешь освободить её от уз, то будешь несчастен навеки. А теперь прощай, ни один из смертных не может увидеть меня дважды.

Старец умолк и сразу же исчез. Ассад этого даже не заметил, настолько все его чувства, все его мысли были обращены на чудо, которое он держал в руках. Как он радовался, что солнце уже близится к закату, что тени становятся длиннее, как он тосковал по ночи, хотя всегда опасался её, считая зловещим прибежищем мертвых и призраков, от которых в страхе спасался бегством, отдавая себя в руки всезащищающего тихого сна!

Теперь ночь казалась ему сосудом, из которого навстречу его жаждущим губам вспенится полное прелести высшее воплощение жизни, а то, что она всему остальному миру посылает страх, отвращение и ужас, придавало ей в его глазах дополнительное магическое обаяние. Поэтому он заторопился в преддверии наступающих сумерек как можно быстрее прийти в город, который был совсем близко. Это ему удалось, да ещё и посчастливилось найти у одной старой женщины пристанище на ночь. Он сразу же пошел, сославшись на усталость, в отведенную ему комнату, зажег лампу, занавесил окна, положил рубин перед собой на стол и начал считать минуты, которые ползли медленно-медленно, словно каждая из них хотела казаться вечностью. Наконец наступила полночь. С несказанной страстью прижал он рубин к губам и трижды поцеловал его.

И тогда благородный камень в его руке начал терять свои очертания, превращаясь в невесомую, чуть окрашенную дымку, которая подобно утреннему алому облаку заполнила всю комнату. В облаке засверкала женская фигура, сначала её очертания были бледными и нечеткими, но очень быстро они воплотились в юном цветущем существе. Прелестная дева в голубом одеянии, по-детски грациозно наклонив немного вперед голову, робко посмотрела вокруг себя и воскликнула: «Где я?» Однако сразу же в безутешном отчаянии устремила застывший взгляд на Ассада, перед которым только что застенчиво трепетала, и тяжело вздохнула, словно воспоминание о случившемся надгробной плитой придавило все её чувства. Этот вздох пронзил душу Ассада. Юношеская застенчивость, благодаря которой он держался на почтительном расстоянии от неё, исчезла, по-мужски решительно, положив руку на кинжал, выступил он вперед, склонился в поклоне и сказал:

— Благородная княгиня, если для вашего освобождения достаточно слабых сил одного человека, позвольте мне отдать за вас кровь и жизнь.

— С какой охотой я бы согласилась, — поспешно ответила она, — но вам никогда не удастся это сделать, каким бы непоколебимым ваше решение ни было, не потому, что это слишком трудно, а потому, что это слишком легко.

— Не ослышался ли я? — спросил Ассад в крайнем изумлении.

— Ваше удивление мне понятно, —