Венец творения - Антон Леонтьев

Да, я приняла решение. И все уже готово, но я, оттягивая неизбежное, все вожу закоченевшей рукой по листу дневника. Но допишу это и…

Вот именно, и… Как же я докатилась до такой жизни? Вернее, до такой смерти?

Приват-доцент оказался типом чокнутым. Видимо, зачастую так бывает, что под личиной добропорядочного гражданина скрывается клыкастый монстр. Но этот был мелкий демон. Я бы с большой радостью забыла то, что он заставлял делать меня. Однако ж не могу. Эти низкие, развратные сцены намертво въелись в мою память.

Хуже всего было даже не то, что я продала свое тело и свою девственность. И не то, что я запачкала свою душу, а то, что восемнадцать рублей испарились в течение трех дней. А аптекарь наотрез отказался отпускать лекарство для мамочки в долг.

Однако еще ужаснее было то, что я поняла — одним разом не ограничится. И кем я в итоге стала? Сегодня утром рассматривала себя в зеркало — красивая, правда, слишком бледная барышня с рыжеватыми локонами и зелеными глазами. Сущий ангелочек. Но кто бы знал, чем этот ангелочек занимается…

Слово это выговаривать противно, после этого тянет зубы чистить. Все же хорошо, что мамочка ничего не узнала и ничегошеньки не подозревала. Потому что в последние недели жила только на морфии, спасавшем ее от невыносимых болей и ввергавшем в коматозную дрему.

Я тогда обратилась к приват-доценту, причем ведь в первый раз он кричал вслед, когда я убежала, унося заработанные грехом деньги, что рад будет снова встретиться. А я думала, что никогда это не настанет.

Настало. Я целую ночь не спала, и не только потому, что мамочка все время ворочалась и стонала, видимо, даже морфий уже не помогал. А потому что обдумывала, как мне поступить.

И поняла, что если уж и играть в эту грязную игру, то по моим правилам. Я так ему об этом и сказала. Он, конечно, долго что-то блеял, но по бесовски блестевшим глазам я поняла, что он не упустит своего. И в итоге он согласился с «гонораром», который я с него потребовала.

Встречались мы еще четыре раза, и каждый был гаже предыдущего. Однако ж, не скрою, что было более чем приятно ощущать себя повелительницей этого ничтожного человечка, зная, что он на все готов, дабы остаться один на один с моим телом в жалкой меблированной комнатке на самой окраине Москвы.

Но ведь все этим не ограничилось. Помню, как, выходя в последний раз из комнатки, я в коридоре столкнулась с господином в бобровой шубе. Причем господин был хоть и с седеющей бородой, однако еще молодой и вообще приятной наружности.

Он как-то странно на меня посмотрел, а я же бежала тогда прочь, желая только одного — забыть весь этот ужас!

Но этот ужас настиг меня на следующей же улице. Господин в бобровой шубе был обладателем новомодного блестящего автомобиля. От звука клаксона у меня за спиной я подскочила. А потом увидела мимолетного знакомца.

Он принес самые искренние извинения за то, что напугал меня. Представился. Думаю даже, что имя назвал настоящее. Оказалось — купец. Точнее, как модно теперь говорить, негоциант. Ибо на купца из пьес Островского он ничуть не походил, скорее, на успешного адвоката или писателя.

Он без обиняков приступил к делу, заявив, что время — деньги и он ценит и свое и мое время. Оказывается, заведение, где я встречалась с приват-доцентом, пользовалось определенной славой в определенных же кругах. И, завидев меня выходящей из комнаты, он сразу понял, что я пришла не навестить больного дядюшку. Или дедушку.

Негоциант сделал мне предложение — то же самое, по сути, которое делал до этого приват-доцент. Только, как он подчеркнул, на постоянной основе. Ибо ему требовалась воспитанная, наделенная вкусом и красотой подруга, и он готов за это платить.

Так как мамочке было все хуже и хуже и требовались все большие дозы морфия, я согласилась. С приват-доцентом я рассталась без малейшего сожаления. Кажется, он пытался меня запугивать, заявив, что все узнают, кто я на самом деле. Расхохотавшись ему в лицо, я тогда ответила, что лучше пусть он опасается, как бы все вокруг, в первую очередь его жена, не узнали, кто на самом деле он. Сие оказало воздействие, и приват-доцент оставил меня в покое — навсегда. Помнится, когда он несколько недель спустя узрел меня в ресторане с негоциантом, то сделал вид, что мы незнакомы. Хотя по трясущейся от злости козлиной бородке я поняла, что все он очень даже хорошо понял.

Мой купец оказался человеком разносторонним, интересным, хотя и опасным. Вроде бы торговал зерном, но, кажется, прикрываясь этим, промышлял и чем-то еще, явно криминальным. Чем, мне было все равно. Важно, что у него всегда водились деньги и он был готов щедро ими со мной делиться.

А на лечение мамочки требовались все большие и большие суммы. Один из светил медицины заявил, что надежда потеряна не до конца, и порекомендовал особые процедуры, однако стоили они баснословно дорого. Следовательно, я требовала больше от купца.

Надо сказать, что в эротическом плане он был человеком, вне всяких сомнений, опытным. Умел быть чутким и нежным, но мог на другой день превратиться в подлинное чудовище. Перепады его настроения я объяснила тем, что он постоянно втягивал в нос белый порошок из платинового портсигара.

Состояние у него было солидное, миллионное. И, как я поняла, купец даже не на шутку влюбился в меня, хотя не желал себе в этом признаваться. Но в итоге все же сделал мне предложение, заявил, что не может без меня. И что мы переедем за границу и начнем новую жизнь.

Любить я его не любила, однако понимала, что его состояние облегчит страдания мамочки. Поэтому ответила согласием. А на следующий день мой купец пропал. Его тело нашли спустя неделю на берегу Яузы — кто-то отрезал ему голову. Так и не исполнилась моя мечта стать женой миллионера.

Мне пришлось в спешном порядке покинуть его виллу, где в моем распоряжении был целый этаж, ибо пожаловали дальние родственники купца, меня терпеть не захотевшие. Они даже отобрали его дорогие подарки, пригрозив полицией и судом.

Когда я выходила из ворот виллы, меня окликнула молодая горничная Лиза. Девушка она была славная, трудолюбивая. Запинаясь и краснея, она спросила, не требуется ли мне новое место. Я, не понимая, что она имеет в виду, сказала, что в горничные пойти не могу, так как нерасторопна. Она же пояснила мне, что имеет в виду — работу в борделе.

С собой я боролась не так долго, потому что деньги по-прежнему требовались. Мамочке вдруг полегчало, она даже пришла в себя, а дозы морфия в итоге значительно снизились. И все благодаря заморскому чудо-средству!

Поэтому я согласилась, понимая, что терять мне уже нечего. Бордель оказался вполне приличным заведением, если так можно выразиться. Его хозяйка была женщиной строгой, но честной, а девицы, что обитали у нее на вилле, в большинстве своем — милыми и приветливыми.

Особенно сошлась я с одной, Сашенькой, милой блондинкой, которая, однако, была когда-то известной воровкой и мошенницей. Все видели в ней испорченную девицу, я же смогла рассмотреть испуганное и страдающее человеческое существо.