Оторванный от жизни - Клиффорд Уиттинггем Бирс

XXXI

Покинув больницу и возобновив путешествия, я был уверен, что какой-нибудь журнал или газета с готовностью позволит мне провести мою кампанию при неустойчивом финансовом положении. Но подход бабочки-однодневки не был мне близок. Эти вредные образования – Отсутствие компетентности, Насилие и Несправедливость – нужно было не сре́зать, а выкорчевать. Следовательно, я держался за свою решимость написать книгу – орудие атаки, которое жжет и режет столько времени, сколько нужно. Так как я знал, что мне все еще нужно научиться писать, я много времени обдумывал свою задачу. Я планировал сделать две вещи: во‑первых, сформулировать нужные мысли в ходе дискуссии. Для этого я собирался рассказывать историю моей жизни встреченным в путешествии людям, которые вызывали у меня доверие. Во-вторых, пока тема книги формировалась у меня в уме, тренироваться, начав кампанию по рассылке писем. Я сделал и то и другое, как могут подтвердить некоторые мои добросердечные друзья, вынужденные выслушивать самые худшие части моей письменной и устной речи. Я не боялся быть скучным и мало сомневался, возлагая все это на отзывчивых слушателей; возможно, потому, что был твердо уверен: человек, способный помочь многим, должен рассчитывать на помощь хотя бы нескольких людей.

Я писал тонны огромных писем. Меня мало волновало, что друзья могли подумать, что я родился на век позднее своего времени. Без них в роли конфидентов я должен был бы писать такому вдохновляющему объекту, как мусорное ведро. И в самом деле: мне было трудно сочинять, не держа в уме образ друга. Заявив, что каждое письмо должно быть возвращено по первой же просьбе, я писал, не сдерживаясь, – мной управляло мое воображение. Я писал, как думал, и думал, как мне нравилось. В результате за полгода я научился писать с такой легкостью, которую до этого имел только в период эйфории. Сначала я с подозрением относился к этой новообретенной и, по-видимому, постоянной простоте выражения мысли. Моя подозрительность была такова, что я принялся диагностировать свои симптомы. Проверка убедила меня в том, что я совершенно нормален. У меня не было непреодолимого желания писать, не было и признаков экзальтированной или (технически говоря) восторженной беззаботности, которая характерна для состояния эйфории. Кроме того, после длительного периода сочинения я испытывал успокаивающее меня чувство усталости, которой не чувствовал при эйфории. Таким образом, я пришел к совершенно верному выводу, что необычайная легкость письма являлась результатом практики. Наконец-то я мог придумать идею и немедля эффективно изложить ее на бумаге.

В июле 1905 года я пришел к выводу, что наступило время писать книгу. Тем не менее мне казалось трудным задать определенную дату. В то время я так распланировал книжный маршрут, составленный за две ночи (в которые штормило) и один день в отеле на горе Вашингтон: «Что может быть лучше, – думал я, – чем начать книгу на такой высоте, которая будет подходить этой благородной вершине?» Я начал с посвящения. «Человечеству», – написал я и остановился. Муза покинула меня.

Однако, вернувшись на землю и занимаясь делами, вскоре я вновь очутился во вдохновляющем уголке природы – у горной гряды Беркшир-Хилс. На этом участке Человек пришел на помощь Природе, возможно, даже с той же бессознательностью. Великий человек сделал случайное замечание, которое всколыхнуло мои литературные способности, и я почувствовал неодолимую тягу к творчеству. Я долгое время хотел обсудить проект со значимым человеком и предпочел бы, чтобы он был известен во всем мире. Я желал беспристрастного мнения справедливого разума. На мое счастье, я узнал, что достопочтенный Джозеф Чоат [15] в то время находился в своем летнем доме в Стокбридже, штат Массачусетс. Мистер Чоат никогда не слышал обо мне, и у меня не было рекомендательного письма. Однако случай требовал, чтобы я таковое предъявил, поэтому я написал письмо сам и отправил его:

Ред Лайон Инн

Стокбридж, Масс.

18 Августа 1905 года.

Достопочт. Джозефу Чоату,

Стокбридж, Массачусетс.

Уважаемый мистер Чоат,

Хотя я могу постучаться в вашу дверь, вооруженный одной из отмычек общества – рекомендательным письмом, я предпочитаю связаться с вами просто: как молодой человек, который чувствует, что вы можете уделить ему пять минут вашего внимания и еще столько времени, сколько вам покажется нужным, если тема нашей беседы будет для вас интересной.

Я возлагаю надежды на ваше мнение по поводу некоторых моих идей и осуществимости определенных планов, построенных на них.

Несколько месяцев назад я беседовал с Президентом Йельского университета мистером Хэдли и вкратце обрисовал свои намерения. Он признал, что большинство из них кажутся осуществимыми и принесут, в случае их исполнения, многое для суммарного человеческого счастья. Его единственным замечанием было, что они «слишком обширные».

Пока я не поразил человека с воображением наивысшего калибра, я не признаю, что пытаюсь сделать слишком многое. Если вы откажетесь увидеться со мной, поверьте, что вы по-прежнему будете бессознательно обладать моим искренним уважением.

Деловые обязательства требуют того, чтобы я уехал отсюда в следующий понедельник. Если вы желаете связаться со мной, напишите на адрес этого отеля, и эта весть быстро достигнет меня.

С уважением

Клиффорд Бирс.

В течение часа я получил ответ, в котором мистер Чоат сообщал, что готов встретиться со мной у него дома в десять утра на следующей день.

В назначенное время дверь, которую я отомкнул при помощи ручки для письма, распахнулась передо мной, и меня провели к мистеру Чоату. Он был сама любезность, но со значением указал на пачку писем, ожидавших ответа. Я понял намек и за десять минут кратко обрисовал свои планы. Назвав мой проект «похвальным», мистер Чоат сделал предложение, которое принесло результаты. «Если вы подадите свои идеи в письменном виде, – сказал он, – я буду рад прочесть вашу рукопись и содействовать вам по мере сил. Чтобы полностью рассмотреть вашу схему, понадобится несколько часов, а занятые люди не могут уделить вам много времени. Но они могут прочесть вашу рукопись на досуге».

Таким образом, именно мистер Чоат, пригласив меня на встречу, поспособствовал ранней реализации моих планов. Спустя неделю я начал писать данное произведение. Я уехал из Бостона в менее привлекательный Вустер и не планировал писать. Но в тот самый день, найдя полтора часа свободного времени, я решил попытать счастья с Музой и заставить себя доказать, что мое перо – и в самом деле «трость скорописца». Я был в этом городе первый раз и пошел в школу стенографии, где заручился помощью молодого человека, который, хоть и был не очень умел в своем