Сыщица начала века - Елена Арсеньева

От этого открытия стало малость полегче, Алена улыбнулась,однако ответной улыбки не получила: лицо Светы оставалось встревоженным иунылым.

– Ну, что случилось? – без предисловий начала Алена,вглядываясь в темные углы прихожей, и обнаружила, что в одном из них валяетсяна полу тюфяк, а на этом тюфяке спит какая-то женщина, по виду – сущаябродяжка: немытая и пьяная, как говорится, в дрезину.

– Мать честная! – пробормотала Алена. – Это что,декорации для пьесы Горького «На дне»?

Света посмотрела на нее умоляюще и вдруг заплакала. Алена,которая не ожидала такого эффекта от своей убогой шутки, онемела от изумления,а Света, утирая слезы, открыв облезлую, некогда белую дверь, сделала ей знакследовать за собой.

Комната, в которую они вошли, на первый взгляд показаласьистинным оазисом среди безысходной заброшенности этого дома. Здесь быластаринная тяжелая мебель, ковры на стенах и на полу, а за стеклами массивнойгорки загадочно поблескивал хрусталь. С потолка спускалась люстра, при видекоторой Алена невольно покачала головой: нечто подобное она видела только вгостинице «Ленинград» – той, которая возвышается на площади Трех вокзалов вМоскве. Только здешняя люстра была еще шикарнее и помпезнее. Настоящийантиквариат!

Половины лампочек в этом антиквариате не было, но иоставшихся вполне хватило, чтобы быстро понять: вокруг если и роскошь, тоизрядно обветшалая, облезлая и запущенная. Вокруг царил тяжелый запах пыли икислый – вина. На полу валялась бутылка, из которой тянулась уже подсохшаяструйка, а на разлапистом диване лежала еще одна женщина, очень напоминающаяту, первую.

В первую минуту Алена решила, что и она спитмертвецки-пьяным сном, но уже через минуту поняла, что второе прилагательноетут совершенно неуместно. Женщина спала именно что мертвым сном.

То есть она была мертва.

Господи… Да что ж это такое?! Второй день полное ощущение,что она бродит по кладбищу! Смерть за смертью! Пусть все это чужие, незнакомыелюди, однако количество этих смертей уже переходит в качество!

Качество страха!..

– Алена, Алена, она умерла! Это моя знакомая, НоннаЛопухина, помнишь, я тебе про нее говорила? – пробился к оцепеневшемусознанию несчастный голос Светы, и Алена с трудом смогла отвести взгляд отзакоченелой, неудобно вывернутой руки покойницы. На ногтях был отличныйманикюр, и почему-то это показалось Алене, которая за своими руками тоже оченьтщательно следила и делала маникюр еженедельно, самым кошмарным и удручающим…

– Мне позвонила ее домработница Шурка, это та дуреха,которая спит в коридоре, – продолжала Света. – Она сущая бомжиха,пьет еще хуже, чем Нонна пила. Только Нонна хоть пыталась как-то остановиться,а Шурка пьет, как дышит, постоянно. И с ней ничего не делается, у нее дажеделириума не бывает. И вот она мне сегодня днем позвонила и сказала, что Нонна проситменя приехать. Я подумала, что она сорвалась после кодировки, придется опятьпрокапывать, все с собой взяла – ампулы, капельницу, – а она мертваялежит. Наверное, умерла ночью, а то еще и вчера вечером… Ничего не понимаю!Ничего! От нее не пахнет алкоголем, она не сорвалась…

– Ну да, не сорвалась! Ты посмотри, – Алена безнадежнымжестом ткнула в пол, залитый вином. – Конечно, она пила!

– Шурка клянется, что пила сама, а хозяйка уже два месяцакак в рот не брала.

«Два месяца… Что-то я уже слышала недавно про два месяца.Что именно я слышала? Это что-то значит? Это важно? Не помню».

– Света, да какая сейчас разница, от чего именно онаумерла? – с тоскливой досадой спросила Алена. – Почему ты мнепозвонила, а не в милицию? Или ты им позвонила, но они еще не приехали?

Света опустила голову.

– Нет, я никому не звонила, кроме тебя, – пробормоталаона.

– Да ты что?! – взвилась Алена. – А вдруг этоубийство?!

– Все равно, – еще глуше пробурчала Света. Теперь Аленаедва разбирала слова. – Сначала я должна найти…

– Что найти?! – Алена сорвалась на крик. – Что тытам бурчишь? Разучилась говорить по-человечески?!

Она едва сдерживалась, чтобы не схватить Свету за плечи и неначать трясти изо всех сил.

Конечно, Света была ни при чем. Но тяжесть минувших дней таквдруг накатила… Так вдруг вспомнился тот, сидящий в яме, и его нога с родимымпятном, похожим на жадную муху…

Алена зажала рот рукой и постаралась немедленно об этомзабыть.

Ага, забудешь!

Света вдруг вскинула голову, и стало ясно, что она пыталасьскрыть слезы. Правда, безуспешно.

– Она была… такая несчастная! И такая покорная! Мне ее быловсегда страшно жаль, я чувствовала, что у нее в жизни что-то очень ужасноепроизошло, она и с мужем не просто так разошлась, а по какой-то чудовищнойпричине. Ведь этот развод ее сломал! Она как будто была придавлена страшнымчувством вины… только за что, почему, я не могла понять, я не знала. Онаникогда ничего не говорила, только однажды, чуть больше двух месяцев назад,когда я прокапывала… ей было очень плохо, ну очень… она сказала: «Светик, еслия умру, ты сначала найди кассету! Найди кассету! Из-за нее вся моя жизньсломалась, я хочу ему отомстить, понимаешь?» Я попыталась ее расспросить, но ейбыло так плохо, что она ничего больше не сказала. Не смогла, а может, просто незахотела. Но она так на меня смотрела, умоляюще, знаешь, это было как будтопоследнее желание приговоренного, ну, я и сказала, конечно: «Нонночка, словодаю, я сделаю все, что ты хочешь». Я это просто так сказала, чтобы онауспокоилась, а сейчас… а теперь…

– Понятно, – мрачно кивнула Алена. – А теперь тывспомнила это – и решила исполнить свой долг. Святое, блин, дело! Ну и какуспехи? Нашла что-нибудь?

Света подняла на нее заплаканные глаза и покачала головой.

– Я… не смогла одна, – призналась она сдавленно. –Мне стало так страшно здесь рыться в ее вещах, одной! Шурка сразу уснула, кактолько я пришла, она и звонила-то мне пьяная вусмерть, а к моему приходу ещедобавила. От нее никакого проку, ее не спросишь, да и не знает она ничего, мнетак кажется.

– Слушай, а эта Шурка не могла… – Алена сделаланеопределенный жест, однако Света отлично ее поняла:

– Ты что, она только тем и жила, что ей Нонна давала, теперьей одна дорога – на вокзал или в какой-нибудь другой бомжатник, тут у нее хотькрыша над головой всегда была и еда.

– И бутылка…

– Ну да, и бутылка. Нет, Шурка очень любила Нонну, двумяруками за нее держалась, я вообще не представляю, что с ней станет, когда онаочухается и поймет, что той больше нет.