Варшавский договор - Шамиль Идиатуллин

– Так он же не убивал, говорят.

– Он не уверен.

Артем ухмыльнулся, остановил чашку и поднял глаза. В глазах была чистая серая злоба.

– Не уверен, а? Прикинь. Двум бабам бошки в брызги, как тыквы – а он не уверен. Тварь.

Соболев помедлил, но все-таки спросил:

– А ты уверен?

Артем обмяк и снова принялся наблюдать за фарфоровым танцем. Сказал неохотно:

– Да похер разница – уверен, не уверен, он, не он. Кабы не он, они жив-здоровы были бы. Это стопудово.

– Несмотря на Глухова с Филатовым?

Артем резко остановил чашку, но ответил по-прежнему вяло:

– Да кто его… Может, и нет. Если бы они вариант без Юльки нашли. Хотя вряд ли – там ведь всё с Сочи шло.

Не переспрашивай, велел себе Соболев. Слушай. Сам всё скажет.

Терлеев сам всё сказал:

– Ну да, по ходу, без вариантов. Осталось понять, чего Неушев рыдает и кается. Каждую ночь, говорят. А на допросах молчит. Адвокаты у него вешаются уже, второй грозится уйти, невозможно так, говорит.

Он поднял голову и устало пожаловался:

– Башка не варит. Два и два сложить не могу.

– Знакомо, – сказал Соболев и с силой растер лицо, а потом затылок.

Артем неожиданно уставился в Соболева, в самое глазное дно. Радужка у Терлеева была почти белая, а зрачки как стволы.

– Слушай, – прошипел он. – Ты же москвич, ушлый и вообще. Ты скажи, ведь бывает такое, чтобы человек лежит-лежит, а потом раз – встал и нормальный? Я понимаю, не бывает, это в кино, Сигал там десять лет в коме лежал, потом встал и всех порвал, в сериалах, все такое – но вдруг бывает, а?

Соболев неопределенно кивнул и спросил:

– А может, доктора какого надо? Я бы попробовал…

– Да чего доктор, – тоскливо оборвал Артем и опять уронил взгляд в чашку. – Током он ее будить будет, что ли. Там по докторской линии, сказали, всё, что можно, сделано, и по пределу. Ей даже горло не разрезали – обычно дырку делают, чтобы легкие чистить, а наши обходятся пока как-то. Говорят, дальше или очнется, или не очнется. Пятьдесят на пятьдесят, блин.

Он криво ухмыльнулся и добавил:

– Только каждая неделя – это минус процент не в пользу того, что очнется. Спящая красавица, блин. Она же как в жизни сейчас, понял? Даже красивей. Спокойная такая, белая. Загар сошел и…

Терлеев, не поднимая головы, судорожно уткнулся в давно опустевшую чашку. И глухо, в чашку, спросил:

– А чего тебе Неушев?

– Долгая история. Он как таковой не сильно ценность какая, но на него завязано там кое-что…

Грохнуло. Артем подскочил и развернулся, Соболев вытянул голову. В дальнем углу топтались три, нет, четыре человека – один вроде ромашки собирал, остальные советы давали. Понятно: официант нес поднос, а клиенты подрезали. Бывает.

Артем, успокоившись, плюхнулся на стул, прищурился, вспоминая, и сказал:

– А, ну да. Оборонные дела. Понял. Ну что, просим счет?

– Ага, – сказал Соболев, задирая руку. – Ты мне в двух словах скажи, что вы по Глухову накопали.

– Смысл?

– Ну надо мне. Я по официальным каналам к вечеру данные получу, а время, сам понимаешь… В долгу не останусь.

Артем прищурился, но кивнул и коротко, но толково рассказал про прибывшую в Чулманск четверку, неизменно возникавшую в похожих обстоятельствах.

– Спасибо, – сказал Соболев. – За мной не… Спасибо. Не-не, это мне.

Он ловко увел от руки Артема узкую кожаную папочку, поданную официантом. Вернее, официанткой – той самой, чернобровой.

Соболев улыбнулся ей и сказал:

– Милая, вы вернулись.

Чернобровая засияла, кивнула и собралась красиво удалиться.

– Ой, постойте, – торопливо сказал Соболев. – Я прямо сейчас, погодите минутку, ладно?

Он глянул в счет, поразился его малости, вложил в папочку удвоенную сумму – все равно сдачи не было, – и протянул чернобровой, заговорщицки шепнув:

– А с дядькой тем можете не делиться.

– Простите?

– А, забудь. Спасибо, было очень вкусно.

– Вам спасибо, – сказал девушка и удалилась. Красиво, как и ожидалось.

Я женатый офицер и суперагент под прикрытием, напомнил себе Соболев, пожимая руку Артему, который сказал, что зависнет еще минут на десять.

Напоминание оказалось своевременным, но почти бесполезным.

Лысый влупил так, что Миша силой удержал себя от гонки преследования, которая сдала бы преследователя сразу. Вышел лысый на крыльцо, почесал свое лицо. Не лицо, конечно, а лысину, и не почесал, а растер, торопливо натянул шапку, поежился – и влупил, почти не оскальзываясь на паршиво убранных и не слишком удобренных песком тротуарах.

А Мишины исключительные подошвы скользили. Наплевательски канадский производитель относится к потребителям, вынужденным перемещаться по паршиво убранному тротуару. Достоин предъявы. Дворники и чулманские власти тоже достойны. Все достойны, по большому счету – но в первую голову лысый. В лысую голову. Больно шустрый потому что. Поди догони. И поди не спались, догоняя.

Миша был недоволен тем, что его отправили пасти лысого. Обоими пунктами недоволен. Славка под такие дела лучше заточен, это раз, а два – главной задачей, требующей незамедлительного решения, был белобрысый дознаватель. Чего ж отвлекаться и разбрасываться.

Но надо ведь понять, кто таков этот лысый – внештатный стукачок белобрысого, друг его недобитой юности или внезапный развиртуал из социальной сети. Надо – спорить с этим невозможно. И с боссом спорить невозможно. Так сказать, физически. Миша, крайний раз мазнув взором по сверкающему затылку, посмел уточнить лишь пару моментов: можно ли вступать ли с лысым в контакт, в том числе плотный, и до какого срока не поздно присоединиться к остальным, чтобы посодействовать отработке белобрысого. Босс ответил: «Первое – на твое усмотрение, второе – не парься». Славка, ухмыляясь, сделал ручкой. Миша кивнул и пошел на выход, ловко обойдя страйк из официанта, трех мордастых кофеманов и грохнувшего разлета осколков.

Ждать пришлось недолго, но Миша отчаянно замерз, и к тому же не угадал с направлением, в котором двинется лысый из кафе. А бежать было нельзя – следовало держать темп, не сильно отличающийся от среднестатистического на этой улице. Спасибо морозу и ветру за выгодную статистику, но серьезное ускорение все равно было приметным. Пришлось идти рваным зигзагом, правая нога спешила, левая тормозила, ледяная корка под подошвами радостно дирижировала. Изматывает такой ход страшно, зато редкий снайпер попадет. Мы умеем находить позитив в стаканах любой наполненности.