Никак не меньше - Анна Тодд

Я пожимаю плечами. Мне нет оправданий.

– Я одного не понимаю. Ты действительно думала, что мне нельзя доверять?

– Да при чем здесь доверие? Просто ситуация очень тяжелая. Ты – студент. – Я смотрю на его дрожащие руки, заглядываю в глаза. – Беспокойся об экзаменах, у тебя жизнь впереди. Ты молод, ни к чему тебе чужие проблемы.

Он встает, задев рукой деревянное изголовье.

– Не надо решать за меня, о чем беспокоиться, а о чем нет!

Я тоже вскакиваю с постели.

– Да я тебя вообще не собиралась посвящать! – ору в ответ.

– Ладно, Нора, давай не будем валить с больной головы на здоровую. Теперь я во всем виноват. Скажи уже, наконец, ты хочешь, чтобы я был с тобой и помог тебе найти выход, или нет.

Я тупо моргаю.

– Что?

– А что? – вторит Лэндон, вскинув руки.

По моей щеке скатывается слеза.

– Я не поняла: после всего этого ты готов дать мне еще один шанс?

Мне и тысячи жизней не хватит, чтобы стать достойной этого человека.

Он качает головой и, перестав мерить шагами комнату, замирает на месте.

– Я предоставляю тебе выбор. Решай.

– А как же Дакота?

Его глаза прожигают во мне дыру.

– При чем здесь Дакота?

– Ты собрался с ней в Мичиган. Вы останетесь наедине, и…

– Ты что, смеешься? Тебя это сейчас больше всего беспокоит? – Сев на кровать, Лэндон обхватывает руками лицо.

Наш разговор мне представлялся иначе. Я думала, мы зайдем к нему и решим, что отношения чересчур усложнились, он огорчится, когда я уйду, однако наутро все будет в порядке. Голова идет кругом.

А может, я все же способна с ней конкурировать? Может, он действительно выберет меня?

История с повесившимся братом не дает никому покоя. Помню, как уверенно Дакота зашла в магазин вслед за Лэндоном, а я осталась снаружи. Я помню, как она взяла его за руки, и он, разумеется, не возразил. Помню, как она вышла с рыданиями… Фишка в том, что я давным‑давно отлюбила свою первую любовь, а Лэндон с Дакотой – нет.

– Прикоснись ко мне. – Я подхожу к нему и встаю рядом. Мне хочется провести с ним последнюю ночь перед расставанием.

Рука Лэндона нащупывает мое лицо, и я, прикрывая глаза, чувствую, как он гладит меня по щекам.

– Прости, – говорю я, и его палец скользит по моим губам. Я не уточняю, за что прошу прощения; очень скоро он это поймет. Он еще поблагодарит меня за то, что убралась с дороги. Лучше поздно, чем никогда.

Я знаю, как это закончить, как перебороть его и отвлечь, и тем временем положить конец отношениям.

Тянусь к животу, к его плотным мышцам, беру за рубашку и притягиваю к себе, касаюсь нежных губ. Я могу целовать его вечно и никогда не пресытиться. Опускаю Лэндона на кровать, толкаю за плечи и взбираюсь поверх его тела. Обхватываю коленями и трусь бедрами о его пах. Холодные мокрые волосы ниспадают на спину, и Лэндон принимается ласкать мои груди. Я тяну время, нанося ногтями отметины на твердый упругий живот. Он вздыхает, дрожит, называет меня по имени и, кончая, притягивает меня к своей груди. Я чувствую, как он содрогается от удовольствия, а сама стараюсь не заплакать.

Что случилось со мной? Кто эта слабачка, что проливает слезы над пареньком, которого слишком сложно любить?

Я прикрываю глаза, пока не хлынули слезы. Глубокий вдох, выдох. Надеюсь, Лэндон не догадается, что со мной происходит.

Он заснул. Взяв одежду, покидаю его в тиши бруклинской ночи.

И вот я у дома. По пути выплакала все глаза, на сердце тяжко, тело разбито. Добираться сюда – не ближний свет, но было поздно звонить водителю. Всю дорогу, пока ехала в поезде, я сидела, уставившись в пустое сиденье напротив. Вспоминалась ночь, когда Лэндон за мною следил. Чем настойчивей я борюсь с воспоминаниями, тем упорнее они возвращаются.

Набираю код на высокой железной ограде, такси тем временем уезжает. Ворота со скрипом распахиваются, и я медленно захожу на просторную подъездную площадку. Цветы и подстриженные деревья венчают дорожку, как имитация жизни. На возвышении громоздится большой темный дом. Безжизненное сооружение.

В доме тихо, не считая журчания воды в большой емкости с рыбами да мерного пиканья медицинских приборов в хозяйской спальне. У парадного крыльца припаркован автомобиль сиделки, значит, она где‑то рядом. Каждый шаг отдается эхом под высокими сводами, и в голову закрадывается вопрос: а любила бы я этот дом, обернись все иначе?

Быть может, я привязалась бы к мужу и растила детей?.. Над головой канделябры, на стенах – дорогие картины, сплошной эксклюзив, и все это для человека, который никогда их не увидит.

Дверь в спальню не заперта, как и положено. Я распахиваю ее и вхожу.

Амир сидит в своем кресле.

У него закрыты глаза.

Лицо чисто выбрито, белая хлопковая рубашка расстегнута под подбородком.

Он был настоящим красавцем.

Он и сейчас красив.

Утром я устрою сиделке хорошую взбучку за то, что заставила его целую ночь просидеть в инвалидном кресле. Но это потом, а пока, поставив на пол сумку, я сажусь возле больного. Приподняв тяжелую руку, опускаю свою голову ему на колени и под шипение дыхательного аппарата зарываюсь лицом ему под мышку.

Я больше не плачу, и впервые за долгое время мне вдруг начинает казаться, что я вполне могла бы прожить здесь до скончания своих дней, в этой комнате, подле своего безучастного мужа.

Лэндон

За три часа в небе я извелся от скуки. Повезло еще, что удалось взять билет. Впрочем, никакая удача не могла развеять уныния этого утра. Проснувшись, я обнаружил на телефоне эсэмэску от Дакоты и пустую постель. Нора посреди ночи уехала, и я в полном отчаянии.

Мне кажется, я гораздо старше своих двадцати, а Дакота гораздо мрачнее, чем та девочка‑балерина, которую я когда‑то любил. Из‑за пролитых слез у нее потускнели глаза.

Мы приземлились.

Я упорно не смотрю на нее. Наконец, мне становится стыдно. Мою постель согревала Нора, а Дакота в то же самое время ревела в своей.

У транспортера с багажом Дакота молча глядит на подвижную ленту. Махнув в сторону пустых кресел, прошу ее занять место. Кивнув, она садится.

Рядом со мной стоит женщина с ребенком на руках, и мне тут же представляется Нора с младенцем сестры. Вижу девушку с длинными темными волосами и сразу: «Она!» В самолете по телику крутят рекламу «Игры престолов», и тотчас приходят мысли о Норе. Все, на что бы я ни бросил взгляд, напоминает о ней. В глубине души тлеет искра надежды, что и она, озираясь по сторонам, думает обо мне.