История моих животных - Александр Дюма

— Вы не правы.

— Почему?

— Вы должны были составить протокол.

— Но, господин Шарпийон, я подумал, что, раз вы помощник мэра…

— Тем более, как должностное лицо, я обязан служить примером для других.

— О, из-за одного несчастного раза, когда бедные птички подобрали остатки винограда…

— Они виноваты вдвойне. Они здесь ни в чем не терпят нужды; следовательно, если они пошли в виноградник, значит, у них есть шишка воровства, и не надо давать их дурным склонностям развиться. Протокол, Кокле! Протокол по всем правилам!

— И все же, господи Шарпийон…

— Кокле, как помощник мэра, я вам приказываю.

— Но, сударь, кому же мне отнести свой протокол?

— Мэру, черт возьми!

— Но вы же знаете, что господин Генье в Париже.

— Ну, так принесите его мне.

— Вам?

— Конечно.

— И вы примете протокол, составленный против ваших собственных кур?

— Почему бы и нет?

— А, в таком случае, это другое дело… Но знаете ли, господин Шарпийон?

— Что, Кокле?

— Я не очень силен в написании бумаг.

— Не так уж трудно составить протокол.

— Протокол протоколу рознь, господин Шарпийон.

— Ну, давайте! «Я, нижеподписавшийся, давший присягу полицейский, заявляю, что узнал и задержал кур господина Шарпийона, нотариуса и помощника мэра коммуны Сен-Бри, клевавших виноград господина такого-то или госпожи такой-то». Вот и все.

— Это был виноградник господина Рауля.

— Ну, значит: «Виноград господина Рауля» — и подпишитесь: «Кокле».

— Подпись — еще куда ни шло, господин Шарпийон, потому что это я освоил, но писать…

— Да, понимаю: зигзаги.

— О, если бы только это!.. Я один раз видел напечатанную музыку — одни сплошные зигзаги.

— Кто же пишет ваши протоколы?

— Школьный учитель.

— Так сходите за учителем.

— Его нет дома: сегодня праздник.

— Ну, так сходите к нему завтра.

— Завтра его тоже не будет, завтра второй день праздника.

— Кокле, — нахмурившись, сказал Шарпийон, — вы ищете предлог, чтобы не составлять протокол против меня!

— Право же, господин Шарпийон, сегодня вас устраивает, чтобы я составил против вас протокол, — все прекрасно! А вдруг потом вам это разонравится? Мне не хотелось бы ссориться с помощником мэра.

— Хорошо, Кокле, я возьму на себя ответственность, — сказал Шарпийон.

Он достал из ящика своего письменного стола лист бумаги по семь су, составил протокол по всей форме, и папаше Кокле осталось лишь подписать его.

Видя, что его в некотором роде «прикрыл» почерк помощника мэра, папаша Кокле без дальнейших колебаний подписал.

Через две недели вследствие этого Шарпийон предстал перед судом в Осере.

Шарпийон защищал себя сам, вернее, он сам себя обвинял.

Он признал правонарушение свершившимся, заявил, что действовал заодно со своими курами, и отверг смягчающие обстоятельства, которые подчеркивал государственный прокурор.

И Шарпийон был приговорен к максимальному наказанию, то есть к уплате штрафа в пятнадцать франков и судебных издержек.

Но коммуне Сен-Бри и соседним коммунам был показан великий пример.

А разве великий пример не стоит пятнадцати франков?

И все же у кур Шарпийона было оправдание, его стоило учесть.

От сгущающей кровь пищи, которую куры получали из хозяйских рук, они понемногу жирели и хуже неслись.

То, что в протоколе было названо обжорством, было для несчастных созданий подсказанной им природой гигиенической мерой, вроде того, как собаки едят какую-то слабительную траву.

Один из наших друзей, врач — и превосходный врач, — доктор Друэн, соизволил дать новому Аристиду это разъяснение в пользу племени брам и кохинхинок.

В самом деле, кладка яиц явно замедлялась.

Шарпийон, набрав ягод в винограднике, восстановил поколебавшееся было равновесие.

Регулярная кладка не только возобновилась во время сбора винограда, но еще и продолжалась, благодаря листьям латука и цикория, заменившим отсутствующий виноград в те месяцы, когда кладка обычно замирает или совсем прекращается.

Приглашая меня на охоту, Шарпийон, знавший мое пристрастие к свежим яйцам, не побоялся написать:

«Приезжайте, дорогой друг! И Вы отведаете яиц, каких не ели никогда».

Поэтому я отправился в Сен-Бри не только в надежде повидать друга, которого люблю как брата, не только в надежде убить множество зайцев и множество куропаток на землях Генье и г-на Рауля, но еще и надеясь поесть яиц, каких не ел никогда прежде.

Должен сказать, что в день моего приезда угощение превзошло ожидания самого Шарпийона: на завтрак мне подали яйца цвета чесучи — их выдающиеся достоинства я оценил со всей утонченностью подлинного гурмана.

Но дни идут за днями, и один не похож на другой!

В самом деле, на следующий день вместо восьми яиц найти всего три, и те в самых высоких корзинках.

Вечером того же дня и в верхних корзинках не нашли ничего.

Ничего подобного не случалось даже в те времена, когда брамы и кохинхинки испытывали самую острую нужду в винограде или листьях салата.

Не знали, на кого и подумать; но отдадим должное Шарпийону: он подозревал всех подряд, прежде чем заподозрить своих кур.

Тень сомнения даже начала омрачать доверие, испытываемое им к мальчику-рассыльному; и тут я увидел, что вокруг нас бродит Мишель.

Я знал его повадки.

— Вы хотите поговорить со мной? — спросил я Мишеля.

— Да, дело в том, что я хотел бы сказать вам несколько слов.

— Наедине?

— Так было бы лучше для чести Причарда.

— A-а!.. Не взялся ли этот разбойник опять за свое?

— Вам, сударь, известно, что говорил вам однажды при мне ваш адвокат.

— Что он говорил мне, Мишель? Мой адвокат — очень умный и здравомыслящий человек; он говорит мне столько остроумного и толкового во время наших бесед, что, как я ни стараюсь запомнить все, в конце концов кое-что всегда забываю.

— Так вот, он говорил вам: «Ищи, кому выгодно преступление, и ты найдешь преступника».