Любовь Орлова - Александр Хорт

Однако дальше общих слов Александров и его очередной соавтор, поэт Виктор Гусев, не пошли. Догадались, должно быть, что на подобной плакатной дешевке лавров им не снискать. Такие идеи могли пленить разве что ограниченного Дукельского. К счастью для всех киношников, в июне 1939-го малокомпетентного Семена Семеновича сняли с должности председателя Комитета по делам кинематографии, заменив его И. Г. Большаковым.

Между тем Любовь Петровна горела желанием сниматься, работать. Поскольку ее «выступательный» пыл высокие инстанции охладили, сейчас было необходимо, и не столько для заработка, сколько для поддержания реноме советской артистки, как можно быстрее появиться на экране в новой роли – хорошо бы не в комедии, а в серьезной, политически важной картине. Она согласилась сняться у малоизвестного режиссера Александра Мачерета в детективном фильме по пьесе «Очная ставка».

Это была популярная в то время пьеса, одна из первых, посвященных советской разведке. Впервые спектакль по ней поставили в московском Камерном театре в 1938 году, затем ее играли на других столичных сценах и в огромном количестве провинциальных театров. Каждая труппа привлекала в «Очную ставку» лучшие актерские силы. Например, в Ленинграде в один вечер такой спектакль можно было посмотреть сразу в двух театрах – имени Пушкина, бывшей Александринке, и имени Ленинского комсомола. Причем главную роль следователя в Пушкинском играл Николай Симонов, а в Ленкоме – Юрий Толубеев.

Сегодня эта пьеса, написанная братьями Тур и Львом Шейниным, кажется предельно топорной. Остается только удивляться, чем она могла заинтересовать театры. Большая часть действия происходит в кабинете следователя Ларцева. Начинается с того, что он намеревается поехать на дачу, где хочет провести выходной день. Следователь живописует своему помощнику, до чего там здорово: «Выйдешь на ранях на этакую речушку, осень, заря, краснопогодье, сядешь в затоне, меж кувшинок, закинешь поплавок в заводь и сидишь, а над тобой последние звезды гаснут».[43]

Ларцев так долго рассказывает помощнику о преимуществах дачной жизни, что становится ясно: никуда он сегодня не поедет. И точно – только собрался уходить из кабинета, как ему сообщили о задержанном на границе перебежчике. «Да, брат Лавренко, половили стерлядку!» – иронизирует следователь над собой.

Сначала к Ларцеву приходит старый колхозник по фамилии Толстых, задержавший мужчину, который собирался нелегально перейти границу, чтобы покинуть СССР. Выдавая себя за заблудившегося деревенского жителя, тот хотел подкупить колхозника, чем сразу выдал себя с головой. «Как он мне про деньги сказал, – объясняет колхозник, – посмотрел я на него и думаю: мать честная, давно, видно, ты в деревне не был, коли за деньги думаешь человека купить». Старик сдал нарушителя – кстати пятого, задержанного им, – пограничникам.

Теперь задержанного, который называет себя Галкиным, приводят к Ларцеву. Следователь обвиняет его в попытке незаконного перехода границы и приказывает конвою увести арестованного. Но и сейчас Ларцеву не удается покинуть кабинет – неожиданно к нему пришел молодой человек Иван Иванович Иванов (только тут выясняется, что действие происходит в Москве, а до этого полное впечатление, будто где-то рядом с границей). Этот Иванов случайно получил до востребования на почте письмо, которое показалось ему подозрительным. Следователь сразу понял, что это явная шифровка – написано-то чернилами с глицерином. Наверное, автор – агент иностранной разведки. Да и текст какой-то странный: «Реферат нужно закончить скорее». «Знаем мы эти рефераты! – хмыкает прозорливый Ларцев. – Есть намек, что готовится какая-то диверсия». Тут он случайно замечает, что письмо и показания только что уведенного нарушителя границы написаны одним почерком.

Опять приводят Галкина. Под давлением неопровержимых улик тот вынужден признать, что Ивану Ивановичу Иванову писал он, однако настоящее имя этого человека назвать отказывается и даже злорадствует: мол, все равно вы никого не поймаете. Тут Галкин явно промахнулся, не учел того, что советские люди очень бдительны и наблюдательны. Следователю даже не нужно выходить из кабинета. Постоянно приходят разные люди, которые случайно заметили что-то подозрительное. Из их разрозненных показаний складывается общая картина того, как шпионам удалось сфотографировать секретные чертежи нового самолета, разработанного инженером Кочиным.

В конце концов Галкин – его настоящая фамилия Грэнвуд – полностью разоблачен. Многие простые советские люди могут прийти на очную ставку и свидетельствовать о преступной деятельности этого шпиона. Следователь спрашивает, сколько тайных сотрудников работают на контрразведку. Тот говорит, что, по данным их агентуры, от восьми до десяти тысяч. «Так вот, Грэнвуд, – торжествующе заявляет Ларцев. – А мы имеем сто семьдесят миллионов явных сотрудников, и этого вы не учли».

Не следует думать, что все были покорены этой нашумевшей пьесой. Нет, многие критики яростно нападали на нее, ругали за несовершенство сценического языка; за то, что текст напоминал то очерк, то фельетон; за то, что в некоторых сценах есть налет если не балагана, то по крайней мере оперетки; за сентиментальность некоторых эпизодов. Авторов упрекали в дурном вкусе, спекуляции на злободневной теме. Только актуальность такой пьесы может заинтересовать театры, сама же она по гамбургскому счету находится «вне литературы».

Театры театрами, однако авторам захотелось увидеть свое детище и на экране. Они пригласили в свою компанию драматурга Александра Крона и вчетвером написали сценарий, который по своим художественным достоинствам мало отличался от пьесы, то есть был предельно слабым. В таком виде экранизировать его было нельзя, однако режиссера Мачерета в нем что-то заинтересовало – скорее всего, тематика, в самом деле актуальная на волне всеобщей шпиономании. Он взялся за переделку и привлек к сотрудничеству замечательного прозаика Юрия Олешу. Соавторы проявили недюжинный вкус и, хотя на шедевр тут было рассчитывать трудно, привели сценарий в более или менее удобоваримый вид – вытравили элементы дешевого приключенчества, заострили внимание на разработке характеров персонажей, на диалогах. Убрали лишние сцены, которые явно тормозили развитие действия, что придало произведению динамику.

В пьесе имелась эпизодическая роль Ксении Пшеницыной. Девушка появлялась на две минуты, а потом только упоминалась как хорошая знакомая инженера Кочина. В киносценарии эта роль разрослась и стала одной из главных. Ее-то и предстояло сыграть Любови Орловой.

Кстати, Кочин в пьесе тоже был сбоку припека. В фильме же его роль очень существенна. Думается, в этом-то и проявилось мастерство киносценаристов. Им хотелось в первую очередь показать сложные характеры, которые и актерам играть заманчивее. Когда персонаж сразу весь на виду, понятны мотивы его поступков, зрителям наблюдать за ним не столь интересно. Взять того же Ларцева – человек сугубо положительный, его поступки заранее предсказуемы. Да, обаятельный, может служить примером всем и каждому, но не более того. Или шпион Галкин – тоже можно не волноваться, в конце концов он будет посрамлен.