Любовь на сладкое - Алина Ланская

— Да какие тут… проблемы, — шипит Альберт, а сам чуть отодвигается от грозной валькирии.

— Скорее всего, каблуком по ботинку врезала. — Слышу шепот Марата у своего уха. — Удивлюсь, если после ужина Дудкин не лишится чего-то важного. Но будет весело.

— Ну что, давайте тогда закажем? — Инна быстро пришла в себя и по-хозяйски забирает из рук Дудкина карту меню. — Альберт же платит, верно? Заодно и ремонт в ванной Метелицы обмоем. Главное, чтобы в этот раз без потопа.

— Здесь перед едой подают влажные полотенца, чтобы руки протереть. — Кивает Марат. — Идти в туалет совсем не обязательно, ну если только… Может, Smuzi и выстоит.

«Smuzi & Шаурма» определенно на особом счету в небесной канцелярии. За вот уже час нашего удивительного двойного свидания не произошло ни потопа, ни даже пожара. Ложки, ножи и вилки на месте, а не торчат из чьих-то упитанных ягодиц. Не пострадал ни один официант, хотя, мне кажется, один из них каким-то совершенно сказочным образом сумел удержать поднос, когда Альберт решил встать и толкнуть тост.

Пролитый Инной соус на белоснежную манжету офисной рубашки Дудкина не считается. Как и то, что Альберт сыпанул себе в кофе перца вместо сахара. И ведь выпил бы, если бы я не остановила. Хотя мне казалось, что и Марат, и Журавлева тоже видели, как Дудкин перепутал емкости.

— Вот уж не думал, что вы давно друг друга знаете, — сказал Альберт.

Он уже третий раз собирается как бы между прочим положить свою ладонь на руку Инны, но снова одергивает сам себя в самый последний момент. Журавлева этого, кажется, даже не замечает. Ест себе спокойно суши, которые отжала у «короля». Кстати, он пока ни разу из-за стола не отлучался — может, поэтому все до сих пор цело?

— Почему тебя это удивляет? Люба была первой, с кем я познакомился, когда перевелся в новую школу.

На душе сразу потеплело. Как же здорово, что он это помнит!

— Да батя ее мне рассказывал, что дочка совсем забитая была в школе, ни с кем не общалась особо, что только год-другой как стала оживать. А-а-а-а-й!

Дудкин взревел, как раненый мамонт, но мне его было ни капельки не жаль. А вот с папой надо очень серьезно поговорить. Самой и не просить Оксану. Ради такого дела можно и в Волгоград смотаться.

Альберт тяжело дышит, его белая рубашка, кажись, сейчас лопнет на груди от избытка чувств.

— Береги конечности, Альберт. Опять ими что-то задел? — спокойно спрашивает Марат.

— Интересно, а язык — это тоже конечность? — задумчиво тянет, поправляя волосы, Журавлева. — Надо полистать анатомию человека. Чувствую, пригодятся мне знания.

Инка — девчонка яркая, во всех смыслах. И одевается так, что шею свернешь, взглядом ее провожая, и обувается тоже не в балетки. Вот сегодня на ее ногах шпильки.

— Люба — классная, — примирительно произносит красный как рак Дудкин, словно я тут не сижу рядом. — Мне сразу понравилась. Мягкая и нежная. И молчаливая, что приятно.

Он покосился на Журавлеву и продолжил:

— Вообще, я не очень люблю, когда женщины в разговоре пытаются быть мужчинами. Сарказм с язвительностью явно лучше получается у нас, чем у девчонок.

— Пожалуй, тут соглашусь. — Марат кивает Дудкину, а мне как-то нехорошо становится. — Я тоже рад, что Люба не такая.

Капец! А как же мой блог?! Молчи, Метелица, ох, молчи!

— Не такая как кто? — уточняет Инка.

— Как… как… есть один кулинарный блогер, вроде как девица какая-то пишет. По стилю — Холодов в юбке. Ничего женственного. — В голосе Бухтиярова непривычная мне жесткость и презрение. Я только один раз такое слышала — когда он по телефону говорил Элине, что у них все закончилось.

— Как интересно, протягивает Инка. — В инсте блог? «Любовь на сладкое»? Найду и почитаю. Холодов в юбке — разве такое можно пропустить!

Сглатываю противный комок в горле. Да, ему никогда не нравилось, что я пишу. Уши обещал надрать, но я даже представить не могла…

— «Любовь на сладкое»? — раздается рядом женский голос. — Простите, пожалуйста. Вы тоже читаете этот блог? Отличный, верно? — Официантка расставляет десерты на столе и продолжает: — Автор просто спасла наше заведение. Тут такое могло начаться! Да вы, наверное, знаете, раз читаете. Приятного аппетита.

Приятного? Аппетит уже испорчен. Ничего женственного, значит? Знал бы ты, как я горжусь своим блогом! Чего мне вообще стоило его завести! Да ты вообще после шести лет с Бойченко не имеешь права говорить о женственности! Что ты вообще о ней знаешь?!

— Все хорошо? — Марат, не стесняясь парочки напротив, чуть склоняется надо мной и нежно касается губами виска. — Ты побледнела.

— Нормально. — Стараюсь, чтобы мой голос казался естественным. — Все замечательно!

Мне нужно время, чтобы переварить слова Марата. Понятно, что не здесь, а дома. Здесь я улыбаюсь и смеюсь, а в машине нежно улыбаюсь Марату и благодарю его за то, что дал мне возможность не выгонять этих двух балбесов из-за нашего столика.

— Я подумал, что ты расстроишься и твое настроение будет испорчено. Ты очень добрая, Люба, слишком добрая, и мне это очень в тебе нравится. Завтра поужинаем вдвоем? Уже точно без свидетелей.

— Да! Конечно! Обещаю, я никому не скажу, где ты закажешь столик.

Прощальный поцелуй прерывает мобильный. Не хочу отвечать, потом посмотрю.

В подъезде, когда поднимаюсь к лифту, чувствую себя немного пьяной от эмоций. Про мобильный вспоминаю лишь в квартире, когда переодеваюсь.

«Набери мне, когда Марата рядом не будет. Это важно».

Сообщение от Журавлевой. Да мы полчаса как расстались. Неужели уже оттяпала у «короля» лишние конечности?

— Инн? Случилось что?

— Ага. — Голос у Журавлевой напряженный, и это заставляет собраться. — Люба, ты когда-нибудь вела дневник или что-то в этом роде?

Шесть лет назад

— Ты чего-то совсем неживая, Метелица! — Янка раздраженно сует мне под нос свою тетрадь с сочинением. — Ниночка мне «4/3» поставила! Я по русскому в этой четверти на «пять» иду. То есть шла!

— Прости! Ян, прости, пожалуйста, — виновато бормочу. — Сейчас посмотрю.

Листаю ее тетрадь с сочинением, которое я ей написала — от первой до последней буквы. Поверить не могу, что такие ошибки сделала.

— Ты не в себе, Любка! — ставит мне диагноз Зарецкая, а я понимаю, что права она. С тех пор как дневник пропал, у меня словно мою жизнь отобрали, а из-под ног выдернули опору. Еще и неизвестность убивает, спать не могу, боюсь, все узнают, что в дневнике. — Метла!

— Прости, пожалуйста! Ян, обещаю, больше такого не будет.

— Надеюсь! Иначе я тоже тебе так же алгебру буду делать.