Трехглавый орел - Владимир Свержин

– О чем вы только что говорили? – осведомился я по-французски.

– Я только хотел сообщить вам, что солнце в зените и пора бы уже делать привал.

– Хорошо, – кивнул я и добавил по-английски: – А желание заехать мне в ухо я тебе, кобелю, припомню при первой возможности.

– Простите, ваше высокоблагородие, не понял?

– Я говорю, что нам необходимо беречь солдат и коней и незачем тащиться по жаре.

– Так точно, господин премьер-майор! – выпалил поручик, глядя на меня с подозрением, и, дав шпоры коню, скомандовал привал.

Пережидая полуденный зной, мы расположились в лесной тени на небольшой поляне. Ислентьев, пользуясь моментом, притащил пару рапир, загодя прихваченных из Петербурга, и мы зазвенели клинками. Действительно, штаб-ротмистру было чему учиться. Он был горяч, суетлив и оттого, к немалому своему огорчению, то и дело ловился на вполне простые приемы.

... – Движения короче, – командовал я, – не размахивай руками, как ветряная мельница! Береги силы.

Ислентьев отступал, стараясь пунктуально выполнять мои указания, но через минуту вновь начинал отмахиваться оружием от мух, теряя логическую нить поединка. – Не так, Никита, опять не так! Прочувствуй, проживи каждое движение – оно не должно быть случайным. Фехтование подобно поэтической беседе, говорят, подобные были весьма популярны во времена Франсуа Вийона. Первый, кто не находит достойную рифму к последней строке строфы своего противника, кто не может продолжить состязание своей строфой, проигрывает. Ты снова горячишься! Подумай, что следовало сделать при такой атаке?

– Взять парад квартой? – виновато вздохнул Йслентьев.

– Можно и квартой, – согласился я. – Но лучше соединить кварту с обратным батманом. И вот когда твой клинок скользит по клинку противника, начинай поднимать кисть вооруженной руки вверх по дуге. – Мы проделали все сказанное. – Вот видишь, куда направлен мой клинок?

– В горло, – негромко произнес штаб-ротмистр, казалось, завороженный видимой простотой движения.

– Теперь тебе остается только дослать руку вперед. – Я коснулся острием клинка шеи ученика. – Понятно? Давай попробуй сам. Только, ради бога, не горячись. – Я взял клинок и согнул, проверяя его гибкость. – Вот послушай, что говорил великий испанский учитель дон Хайме д'Астарлоа: «Фехтование – это искусство, а не ссора между простолюдинами. Если настоящий джентльмен вынужден убить, то сделает это самым безупречным образом в защиту своей чести и достоинства». – Я чуть усмехнулся, вспоминая, что знаменитый учитель еще не появился на свет и даже дедушка его, которому суждено будет погибнуть в боях против Наполеона, еще вряд ли получил звание мальтийского рыцаря. – Все понятно? Начали!

В эту секунду прорезалась связь. От неожиданности я отпрянул, заставляя противника на выпаде тянуться за мной, и резким ударом по сильной части клинка от гарды вниз вышиб его из рук Ислентьева. Честно говоря, демонстрировать свое превосходство над учеником в такой манере было признаком дурного тона. Но, черт возьми, кто знал, что Лису придет в голову возникнуть на канале связи именно в этот миг. Нехорошо, конечно, но никак не могу привыкнуть к подобным внезапным вторжениям в мое сознание.

– Опаньки! Это шо, на вас уже напали или ты все еще дублируешь? – с места в карьер начал мой напарник.

– Ни то ни другое, – недовольно отозвался я. – Обычный урок фехтования.

– А-а, а я уже было решил, что ты собираешься сэкономить кормовые деньги за счет уменьшения количества едоков в конвое.

– Нет, – вздохнул я. – Но, похоже, к тому идет.

– Давай угадаю! Это из-за той крали, которую ты спер у Катьки? Мне Рассел рассказывал.

– Увы, ты прав.

– Говорят же вам, от ля фам добра не шерш. Ну да ничего, давай я тебе анекдот на эту тему расскажу. К поручику Ржевскому подходят в офицерском собрании, спрашивают: «Поручик, а правда ли, что вы стрелялись из-за женщины?» А он: «Нет. Это князь стрелялся из-за женщины, а я из-за дерева».

– Ха-ха, очень смешно. Как раз с поручиком Ржевским мне, похоже, и предстоит дуэлировать.

На том конце канала воцарилась гробовая тишина. За время паузы вполне мог родиться целый выводок дураков.

– Не, капитан, шо, правда? Без балды?! – наконец прервал молчание Лис.

– Без чего? – переспросил я.

– Живой поручик Ржевский? – не отвечая на вопрос, продолжил напарник.

– Во всяком случае, пока еще живой.

– Офигеть!

– Да в чем дело-то? – недоуменно спросил я.

– Ой, капитан, ты не поймешь, ты дикий. Это ж, можно сказать, кумир всей моей юности. Слушай, у меня к тебе глобальная просьба, не убивай его, хорошо? Лучше мне его подари. Охренеть! Дома расскажу, что с самим поручиком Ржевским водку трескал, народ от зависти повыздохнет. Он у нас как бы национальный герой.

Подобная постановка вопроса меня несколько обескуражила. То есть ходить под знаменами Пугачева за пару веков до собственного рождения – это нормально, а вот с каким-то безвестным поручиком водки выпить – предел мечтаний. Воистину, загадочна русская душа. Особенно когда она украинская.

– Послушай, но, может, это не тот Ржевский, может, какой другой? Мало ли отпрысков данного рода служат Отечеству в рядах вооруженных сил, и практически все они прошли через младшие обер-офицерские звания.

– Ты его, главное, сюда доволоки, там разберемся.

– Хорошо, постараюсь. А теперь расскажи, чего ради ты меня вызывал.

– А, ну да. Я хотел тебе сообщить, что только что в штабе императора Петра III прошел военный совет, и мы решили идти на Казань, потому как здесь уже все, к хреням, съели. Так что Джавгета на Сухом Ручье нет.

– Кого?

– Не обращай внимания, еще один национальный герой. Ежели встретишь, не убивай. Тоже тащи сюда. Все, отбой связи. Жду привета, как соловей лета.

Связь исчезла, и, освободив мозг от посторонних шумов, я задумчиво уставился на Ислентьева, уже вновь стоявшего с рапирой в руке, удивленно взирая на меня.

– Все нормально?

– Да-да, – кивнул я, окончательно приходя в себя, – можем продолжать. Ангард!

Солнце уже начинало скатываться на запад, прокладывая себе путь сквозь невесть откуда взявшиеся перины облаков, и, конечно же, как все, кто прокладывает себе путь сквозь перины, оно оставляло в них изрядную долю своего жара, давая нам возможность нормально дышать. Я ехал в возке рядом с гордо молчавшей претенденткой на престол и каждый раз гневно хмурился, когда герой здешнего эпоса вновь появлялся за окошком госпожи Орловой, желая то осведомиться, не будет ли каких приказаний, то сообщить, что до постоялого двора осталось еще десять верст. Мне оставалось лишь мрачно зыркать на него, глубоко сожалея, что лисовская просьба лишает меня возможности претворить в жизнь данное Лизавете Кирилловне обещание оставить ее фатоватого ухажера в ближайшем гарнизоне. Еще я благодарил небеса за то, что обед у гусар состоял из куска хлеба и ломтя мяса, прихваченных на ночной стоянке, иначе бы пришлось приставлять к кухарскому делу нашу синеокую красавицу.