Сталин - Дмитрий Волкогонов

Действительно, Троцкий с редкой настойчивостью проводил в жизнь верную идею об использовании старых специалистов в интересах революции. Именно он предложил на заседании ЦК 25 октября 1918 года освободить из-под ареста всех офицеров, взятых в качестве заложников. Но в постановлении ЦК указывалось, что освобождаются только те, в отношении которых не будет обнаружена принадлежность к контрреволюционному движению. Они могут быть приняты в Красную Армию. Правда, здесь же было оговорено, что они «должны предоставить список своих семейств», и им указывается, что «семьи будут арестованы в случае их перехода к белогвардейцам». Сталин запомнил это заседание ЦК. Предложения Троцкого о бывших царских офицерах тогда в целом поддержали, а проект Сталина о привлечении к военному трибуналу командующего и члена Военного совета Южного фронта – отклонили. Сталин оба эти решения расценил как «интеллигентский либерализм», особенно в отношении бывших офицеров.

Карл Радек в первом издании своих «Портретов и памфлетов» в статье «Лев Троцкий» пишет, что ему «благодаря своей энергии удалось подчинить бывшее кадровое офицерство… Он сумел завоевать себе доверие лучших элементов специалистов и превратить их из врагов Советской России в ее убежденных сторонников. Я помню ночь, когда пришел ко мне в комнату покойный адмирал Альтфатер, один из первых офицеров старой армии, который начал не за страх, а за совесть помогать Советской России, и сказал мне просто: «Я приехал сюда потому, что был принужден. Я вам не верил, теперь буду помогать вам и делать свое дело, как никогда я этого не делал, в глубоком убеждении, что служу родине».

Троцкий, пишет Радек, был беспощадным человеком. Когда возникла смертельная опасность для Советской России, Троцкий не останавливался ни перед какими экономическими, материальными и людскими жертвами. В этом он был похож на Сталина. Троцкий, вспоминает Радек, сказал парадоксальную фразу: «Мы ограбили всю Россию, чтобы победить белых». В своем очерке Радек идеализирует Троцкого, приписывает ему много из того, что отличало не только его. Но сегодня ясно, что Ленин, видя ум и большие организаторские и пропагандистские способности Троцкого, долго пытался «довернуть» его в нужную сторону. И наверняка, живи дольше Ленин, судьба Троцкого была бы иной.

Почти по всем основным вопросам Троцкий расходился со Сталиным, иногда и с партией. Как пишет известный американский историк С. Коэн, Троцкий, например, в «нэпе увидел первый признак вырождения большевизма и утраты радикального характера русской революцией». Его предложения о «диктатуре промышленности», развертывании «трудовых армий», необходимости «крови и нервов» для достижения цели при внешнем левачестве были крайне опасны. Троцкий, продолжает С. Коэн, «почувствовал, что, когда гражданская война закончилась, завершилась и кульминационная точка его судьбы».

Задним числом, уже в эмиграции, Троцкий будет усиленно распространять версию, что Ленин хотел привлечь его в «блок» против Сталина и вместе с ним, Троцким, сместить генсека на XII съезде партии. В книге «Моя жизнь» Троцкий пишет: «…Ленин систематически и настойчиво ведет дело к тому, чтобы нанести на XII съезде, в лице Сталина, жесточайший удар бюрократизму, круговой поруке чиновников, самоуправству, произволу и грубости… Ленин успел в сущности только объявить войну Сталину и его союзникам, причем и об этом узнали лишь непосредственно заинтересованные, но не партия». Зачем понадобились эти, не лишенные здравого смысла, откровения Троцкому? А прежде всего затем, чтобы заявить: Ленин видел его, Троцкого, своим преемником. С этой целью он по-своему комментирует ленинское «Письмо к съезду» и делает вывод: бесспорная цель завещания – облегчить ему руководящую работу. Вот в этих словах весь потаенный (да и потаенный ли?) смысл долгой борьбы Троцкого. Он никогда не сможет смириться с горечью личного краха. Ведь он уже видел себя лидером, вождем.

О сомнительности версии Троцкого говорят сами ленинские строки. Ленину совсем ни к чему был «блок» с Троцким для смещения Сталина. Авторитет Ленина был непререкаемым. Другое дело, что иногда в силу разных «высот» интеллектов его не понимали. Когда Владимир Ильич заболел, это непонимание кое-кто пробовал объяснить последствиями болезни, трудностью общения, оторванностью вождя от жизни. Однако не вызывает сомнений: если бы Владимир Ильич был здоров, одно его личное предложение о замене генсека на заседании Политбюро, подкрепленное имеющимися аргументами, сделало бы свое дело. Ленин счел неудачной фигуру Сталина на посту генсека, но, видимо, не менее неудачной была бы и кандидатура Троцкого. Оба «выдающихся вождя» не должны были подниматься на капитанский мостик гигантского российского корабля.

До смерти Ленина отношения Сталина с Троцким были сложными. Сталин вначале даже внутренне восхищался «трибуном», но впоследствии довольно быстро понял, что «форма» Троцкого еще не отражает всей глубины его вождистского содержания. Сталин, возможно, раньше других, не считая, разумеется, Ленина, почувствовал, понял, что Троцкий замахнулся на роль преемника вождя. Постепенно внутренняя неприязнь Сталина к Троцкому усилилась, а затем вылилась в тщательно скрываемую (до поры до времени) ненависть. Для себя Сталин своего врага мысленно называл «авантюристом», «жуликом», перефразируя ленинские слова о «жульничании» бывшего меньшевика Троцкого. Сталин, обладая отличной памятью, нанизывал многочисленные ошибки, зигзаги, повороты, авантюры Троцкого на нить своих будущих аргументов, разоблачений, критики, осуждения… Он не забыл «революционной» фразы Троцкого во время Бреста; помнил, как Троцкий отдал приказ расстрелять большую группу политработников Восточного фронта за измену нескольких военспецов (трагедию удалось предотвратить лишь благодаря вмешательству Ленина); держал в уме левацкое предложение Троцкого о посылке корпуса кавалерии в Индию для инициирования революции; памятовал о «кукушке» Троцкого, которая была готова куковать конец Советской власти…

Сталина до сих пор возмущало поведение Троцкого как наркомвоенмора, разъезжавшего в гражданскую войну по фронтам в специальном поезде в сопровождении одного, а то и двух бронепоездов, заполненных затянутыми в кожу молодыми приверженцами «пролетарского вождя». Не нравилось генсеку, да и не только ему, что вскоре после революции Троцкий окружил себя большим штатом помощников и секретарей. Глазман, Бутов, Сермукс, Познанский, другие «оруженосцы» помогали Троцкому вести большой архив, переписку, готовить тезисы и материалы к бесчисленным статьям и выступлениям, давали ему нередко и творческие импульсы. Троцкий в этом отношении предвосхитил роль интеллектуального окружения политических деятелей конца XX века, которые нередко просто беспомощны без такого аппарата.

Генсек был убежден, что Троцкий в революции, гражданской войне, в первые годы перехода на мирные рельсы смотрел на все многочисленные проблемы России в немалой мере лишь через призму своих узкокарьеристских, эгоистических, властолюбивых интересов, не учитывал всей сложности сложившейся социально-политической ситуации. Вскоре их отношения характеризовались уже глубокой взаимной неприязнью. К слову сказать, у Троцкого сложились плохие отношения не только со Сталиным. Не скрывая обычно своего превосходства над другими, он фактически никогда не имел в руководстве близких сторонников. Даже кратковременный союз с Зиновьевым и Каменевым, который возникнет позже, будет «склеен» на откровенно антисталинской основе. Но, надо сказать прямо, Троцкий сильно недооценил Сталина, эту «выдающуюся посредственность», как он стал говорить открыто после того, как его вывели в 1926 году из состава Политбюро.