Связанный честью - Сандра Браун

– Если бы понадобилось, я бы прождал тебя еще двадцать лет, Элис Грейвольф-Декстер. Тебя стоит ждать.

– И тебя тоже, Джин, – ответила она, целуя его грудь. – Тебя тоже, любовь моя.

Лукас закрыл дверь и запер амбар. Может, его мать сегодня и вышла замуж, но работа на ранчо никогда не прерывалась. Как только отбыл последний гость, он переоделся и занялся своими каждодневными обязанностями, хоть и чувствовал себя уставшим из-за раннего подъема и предсвадебной поездки в город.

Завтра приезжает смотреть лошадей потенциальный покупатель. Лукас весь день приводил их в порядок. Если за них дадут хорошую цену, то ему хватит денег, чтобы нанять на ранчо помощника.

Может, лишение адвокатской практики окажется в конце концов и к лучшему. Вряд ли он смог бы одновременно справляться с ранчо и работать в адвокатской фирме. Лукас любил землю и лошадей, ведь они принадлежали его деду. И ему понравилось работать на воздухе. Даже по многу часов.

Но он скучал по своей профессии. Он всегда получал удовольствие от хорошей схватки в суде. Когда он повзрослел и понял, что скандал ничего не решает, его ареной стал зал суда. Лукас был превосходным гладиатором. И он скучал по правовым перепалкам и итоговому удовлетворению, когда чувствовал, что сделал все возможное, даже если проиграл дело.

Он скинул рубашку и подошел к уличному крану, что был вмонтирован в домовой фундамент. Открыл воду и подставил под нее голову, а потом и все тело, смывая слой пыли и пота.

Как всегда, при воспоминании о добрых друзьях – таких, как Джонни Диринвотер – он чувствовал, что в горле у него поднимается ком. Без них у него не было бы этого дома. На то, чтобы его закончить, у него бы ушли годы, не говоря уже о куче денег. Они с Эйслин…

Черт! Он ненавидел, когда его разум автоматически объединял их. «Мы с Эйслин», «Эйслин и я», «мы», «нас». Ему не нравилось думать о них как о едином целом, но его мозг упрямо на этом настаивал.

Злясь на себя за такой промах, Лукас завернул за угол дома. И резко остановился, словно наткнулся на стену. Он был всего в нескольких ярдах от открытого окна спальни, в котором мелькнула Эйслин. Он слышал, как она чем-то брякает в комнате, и видел скользящую по стенам тень, когда она двигалась.

В окружающей темноте этот прямоугольный кусочек света выглядел таким гостеприимным. Он манил Лукаса, как манит моряка маяк. И придавал ощущение тепла и уюта. Дом. Открытое окно его завораживало. Лукас не мог заставить себя уйти, хотя и предполагал, что вторгается в личное пространство Эйслин. «Да прекрати же ты вести себя как проклятый дурак! Эта женщина – твоя жена».

Но он все равно немного стыдился своего подглядывания. Особенно когда ее силуэт снова показался в окне целиком и она начала раздеваться.

Лукас неподвижно стоял в тени, не смея даже моргнуть.

Он смотрел, как она расстегивает рукав полупрозрачной блузки. И к своему огромному неудовольствию, не мог не отметить, что Эйслин сегодня великолепна. Ее блузка покроем напоминала мужскую рубашку, разве что рукава были пышнее, манжеты шире и уголки воротника спускались на грудь.

У блузки были маленькие жемчужные пуговки. И когда Эйслин наклонялась над манжетом, волосы падали ей на лицо золотым каскадом. Больше всего на свете Лукасу хотелось зарыться лицом в этот золотистый дождь, кожей ощутить его шелковистые струи. Он уже знал их прикосновение к своему животу. А к бедрам…

«Сукин ты сын! Даже не мечтай об этом!»

Эйслин стянула блузку – причем делала она это вызывающе неторопливо, и Лукас беспрепятственно увидел сексуальное белье, дразнившее его весь сегодняшний день. Оно состояло из тоненьких бретелек и женственных кружев, которые так и льнули к полной груди. А та выдавалась из чашечек бюстгальтера, кремово-белая и очень соблазнительная при свете лампы. Боже, как ему хотелось попробовать ее на вкус. Надетая сверху ажурная маечка не была прозрачной, но Лукасу представилось, что он со своего места видит под тонкой тканью темные круги сосков. Он вообразил, что прикасается к ним губами. На Эйслин была юбка цвета предрассветного неба, и ее шелест весь день доводил его до безумия. Эйслин потянулась себе за спину, чтобы расстегнуть ее, и Лукас задержал дыхание. Ему показалось, что прошла вечность. Потом наконец юбка заскользила вниз по бедрам, открывая ноги в светлых чулках.

Лукас про себя выругался и вытер о штаны вспотевшие ладони. На Эйслин короткая сорочка, чулки держались на кружевных подтяжках и поясе. А кожа между верхом чулок и тэдди[15] казалась мягкой и бархатно-теплой. Лукас представил, как он…

Проклятье! Какого черта он похотливо подглядывает за собственной женой, как какой-то извращенец? Если уж он так хочет ее и если его тело настаивает намного сильнее разума, почему бы не войти в дом и не взять желаемое? Она ведь принадлежит ему, верно? Они связали себя юридическими узами, и он имеет право на супружеский долг, так ведь?

«Так шевелись, черт тебя побери. Войди к ней и возьми то, на что ты имеешь право!»

Но он не пошел, зная, что это слишком рискованно. Если бы он мог взять ее хладнокровно, без эмоций, он бы воспользовался ее телом и избавился от этой неистовой лихорадки. Этого бы хватило надолго, пока снова не станет невмоготу.

Но нет, он был более чем далек от хладнокровия. Она его околдовывала – вот что она делала. Она как-то пробралась в его разум и душу, и теперь все его мысли и чувства постоянно наталкивались на желания тела. А его мужественность нельзя было допускать к делу без главенства разума.

Он все вспоминал о том утре на горной вершине. Она забралась туда, чтобы утешить его, хотя у нее были чертовски веские причины бежать от него со всех ног. Он помнил, каким было ее лицо, когда он двигался в ней.

И как всегда, в самый неподходящий момент, когда он думал о своем желании выместить на ней свою злобу, ему вспоминалось, что она выносила его ребенка и очень любит Тони. И как великодушно она относится к нему самому – к примеру, подливает ему горячего кофе, хотя он об этом не просит. А как она порой ждет его на крыльце, когда он возвращается верхом после долгой тяжелой работы. Она всегда ему улыбается, словно рада его видеть.

Лукаса удивляло, почему она относится к нему с таким пониманием и заботой. Он не постигал ее мотивов. У Эйслин были все причины его ненавидеть. И, демонстрируй она вместо понимания обиду и возмущение, ему было бы намного проще жить. Можно было бы даже устраивать бурный секс в качестве разрядки. А так он словно варился на медленном огне.

Правда, сейчас, глядя на нее в окно, он ощущал, что уже почти дошел до точки кипения. Эйслин уже не стояла в окне в полный рост, но, видя на стене ее тень, он догадывался, что она снимает чулки. Эйслин поставила ногу на край кровати, отцепила подвязку и стала скатывать чулок до колена, от него по голени до лодыжки и, наконец, нарочито лениво сняла совсем. После чего проделала то же самое с другой ногой.