Течет река Мойка. Правый берег. От Невского проспекта до Устья - Георгий Иванович Зуев

Отечественной войне: «Я еще не убил ни одного царя, а между моими судьями есть цареубийца». Действительно, двадцать лет тому назад полковник Голенищев-Кутузов принимал участие в заговоре против императора Павла Петровича, убитого тогда гвардейскими офицерами. Свидетель этой следственной сцены Петр Владимирович Долгоруков в узком кругу друзей рассказывал, что «генерал-губернатор после подобного ответа Пестеля не только побледнел, но и позеленел». Другой свидетель реакции Кутузова на ответ Пестеля в своих воспоминаниях приводит реакцию генерала в несколько иной редакции: «Удивляюсь удивлению именно вашего превосходительства: вы должны знать лучше нас, что это был не первый случай. Случалось, что у нас в России за это жаловали Андреевские ленты!»

В ночь с 12 на 13 июля 1826 года пятерых приговоренных к повешению участников восстания вывели из казематов Кронверкской куртины Петропавловской крепости. Когда плотники завершили работу, генерал-губернатор Голенищев-Кутузов, руководивший казнью, снова сам, лично, проверил готовность эшафота и крепость веревок. По его указанию перед казнью использовали более тонкие веревки, «дабы петли быстрее затягивались и приносили приговоренным меньше муки». Осужденных, одетых в белые саваны, установили на помосте, затянули на шеях веревочные петли и по взмаху Голенищева-Кутузова, под громкую барабанную дробь из-под их ног выбили скамейки. У троих участников заговора веревки оборвались, и они рухнули в яму, проломив настеленные над ней сосновые доски.

По воспоминаниям свидетелей казни, выбравшийся из ямы окровавленный Сергей Муравьев-Апостол с горечью громко выкрикнул: «Бедная Россия, и повесить-то даже человека не умеют». Один из авторов мемуаров позже напишет, что Рылеев воскликнул, обращаясь к руководителю казни Голенищеву-Кутузову: «Подлый опричник тирана! Дай же палачу свои аксельбанты, чтобы нам не умирать третий раз!»

Иные очевидцы казни вспоминали, что к этому заявлению Рылеев прибавил: «Вы, генерал, вероятно, приехали посмотреть, как мы умираем. Обрадуйте вашего государя, его желание исполняется: вы видите, мы умираем в мучениях». После этих слов Голенищев-Кутузов в раздражении недовольно крикнул палачам, известным столичным мастерам заплечных дел – Карелину и Козлову: «Вешайте, вешайте снова скорее!»

На следующее утро генерал-адъютант и военный петербургский генерал-губернатор Голенищев-Кутузов доносил императору Николаю Павловичу: «Экзекуция кончилась с должною тишиною и порядком как со стороны бывших в строю войск, так и со стороны зрителей, коих было немного. По неопытности наших палачей и неумению выстраивать виселицы при первом разе трое сорвались…»

Через пять лет после своего назначения, в 1830 году, утомленный навалившейся на него тяжестью разнообразной административной работы Голенищев-Кутузов подает прошение об отставке и выезжает из казенного жилого губернаторского особняка на набережной реки Мойки, 83.

7 февраля 1830 года в жилые апартаменты особняка переехал вступивший в должность очередной военный генерал-губернатор Петербурга, 58-летний генерал от инфантерии и член Государственного совета граф Петр Кириллович Эссен, прослуживший до прибытия в столицу 17 лет генерал-губернатором Оренбургского края.

По мнению барона Модеста Андреевича Корфа, соученика А. С. Пушкина по Царскосельскому лицею, граф Эссен – «добрый, честнейший, незлобивый человек, неуклонно преданный долгу».

Петр Кириллович Эссен

В годы генерал-губернаторства графа Эссена в Санкт-Петербурге государственный секретарь Корф в своих «Записках» оставил подробную информацию о жизни и деяниях этого государственного деятеля. Барон отмечал, что молва приписывает графу Эссену головокружительную карьеру в период кратковременного царствования императора Павла I – от секунд-майора до генерал-лейтенанта, выборгского военного генерал-губернатора, инспектора финляндской инспекции и владельца пожалованных ему 200 крепостных крестьян. После убийства Павла I Эссен успешно участвует в первой французской войне, затем – в турецкой и рекомендует себя храбрым военачальником в Отечественной кампании. За боевые заслуги и яркие победы над превышающим по своей численности противником граф Эссен был буквально осыпан самыми высокими военными наградами и несколькими золотыми шпагами с надписью «За храбрость!».

В 1817 году Петр Кириллович Эссен становится военным генерал-губернатором Оренбургского края – одной из «горячих» и неспокойных точек Российской империи.

Посетившая Оренбург государственная комиссия отметила массу злоупотреблений в крае и недочетов в работе его генерал-губернатора.

Председатель комиссии полковник П. Н. Игнатьев в докладе Николаю I подробно характеризует неудовлетворительное состояние дел в Оренбургском крае и считает весьма сомнительной возможность П. К. Эссена в дальнейшем управлять этим огромным регионом. В своих «Записках» барон М. А. Корф вспоминает, что «государь решает назначить Эссена… Санкт-Петербургским генерал-губернатором, дабы этот малоспособный старик был бы всегда под рукой».

«В 1830-х годах карьера Эссена была блистательно увенчана назначением его петербургским генерал-губернатором и членом Государственного совета. Между тем этот человек без знания, без энергии, почти без смысла, упрямый лишь по внушениям, состоял неограниченно в руках правителя канцелярии Оводова, человека не без ума и не без образования, но холодного мошенника, у которого все было на откупу и которого дурная слава гремела по целому Петербургу…»

«Эссен лично ничего не делал не от недостатка усердия, а за совершенным неумением, даже не читая никаких бумаг, а если и читал, то ничего в них не понимал… Однако отличительными чертами его были добросердечие, личная честность и безмерная ограниченность ума… Он был обманываем всеми из своего окружения и в Оренбурге, и в Петербурге».

Холера вошла в Петербург незадолго до приезда в него нового генерал-губернатора П. К. Эссена, знавшего об эпидемии не понаслышке. По прибытии в столицу он возглавил Главный холерный комитет, ежедневно собиравшийся в кабинете служебного здания на Большой Морской улице, 38, и в столовой его жилого особняка на набережной Мойки, 83. О переживаниях генерал-губернатора в те дни подробно рассказал в своих воспоминаниях Александр Павлович Башуцкий, адъютант Эссена, состоявший ранее в подобной должности при военных губернаторах Петербурга Милорадовиче и Голенищеве-Кутузове: «2 июня 1831 года на Большую Морскую, 38, поступило сообщение, что в городе неспокойно: народ бросился на улицы, ломая и скидывая в реки экипажи, перевозившие больных, разбивая полицейские будки, выкрикивая, что „де это власти распространяют холеру“.

Была разграблена квартира главного врача, убиты медики временной холерной больницы. Толпа бунтовщиков собралась на Сенной площади. Войска в это время находились в летних лагерях, и в столице оставалось лишь несколько батальонов гарнизонной службы.

Прибывший на площадь экипаж генерал-губернатора увяз в возбужденной толпе, но Эссен не дрогнул. Он обратился к бунтовщикам, спрашивая о причине их криков и действий». Народ бросился к коляске, адъютант раскидал нападавших по сторонам. Он раньше уже потерял одного генерал-губернатора во время военного бунта на Сенатской площади и теперь боялся потерять второго на Сенной.

Кучеру наконец удалось пробиться через безумствовавшую толпу и благополучно ретироваться с площади. В конце дня Эссен вновь возвратился на Сенную, сопровождая императора. Этому эпизоду посвящен один из