Мария Кантемир. Проклятие визиря - Зинаида Чиркова

Не помогла ему помощь Кантемира, его манифесты к молдавскому народу, читавшиеся на каждом перекрёстке всех городов и сел Молдавии.

«Со времени прадедов и добрых родителей наших враг христианства пустошил нас своею грозной силой, выказывая жестокосердие своё, — писал Кантемир в своём повелении. — Когда же, скрыв под овечьей шкурой несытое волчье естество, прежадное до невинной христианской крови, в начале подпадения земли нашей под господство его и пророка Мухаммеда, Богдан-воевода, сын Штефана-воеводы, полноправный господарь, заключил клятвенный мир с тем условием, чтобы земля Молдавская не была обложена иной данью, чем четыре тысячи золотых в год, сорок коней, двадцать четыре сокола, после сдачи коих не надлежало бы чинить никакого насилия земле нашей.

Но язычник проклятый и клятв не блюдущий слова своего держать не стал, совершил множество нападений с насилиями на страну нашу, разрушил укрепления и крепости, иные же взял в своё владение. Дозволял татарам грабить и зорить землю Молдавскую дотла, забрал в жестокое рабство её лучших жителей, лучших наших бояр, советников и курян, уводил похотей своих ради великое множество честных их дочерей и жён. Да ещё старался привести в свою поганскую и тиранскую веру тех девиц и жён, господарей страны и других лучших людей, со всеми их семействами, применяя для этого всяческие пытки и грозя смертью. Такое испытали мы на себе сами, когда старался он извести нас открытыми и тайными вымогательствами и прибавлял каждодневно различные поборы, известные вам.

Посему ныне Пётр Алексеевич, царь всея Руси, подняв непобедимое своё оружие, встал против тиранской силы ради вызволения христианских народов из-под ига язычников. С коим следует нам с поспешностью соединиться в товариществе по оружию, всею душою и сердцем, со всем, чем владеем, идя к Дунаю и твердо вставая противу нападения тирании и вторжения османского.

Ибо с помощью Божией четвёртого июня войско его царского величества подступило к Бендерам, в пятнадцатый день того же месяца выступило к Дунаю, к мосту, кой мы на крови нашей воздвигли.

Извещая вас о том, молюсь за здравие ваше».

Всё было в этом манифесте: и угрозы наказания, если кто не присоединится к русскому воинству, и известие о том, что из казны Петра отсчитано жалованье для десяти тысяч воинов и отдано в руки господаря Молдавии и все, кто будет в лагере русском, получат сперва по пять золотых, а потом каждый месяц по три золотых лева. Но собралось желающих помериться силами с османами всего-навсего шесть тысяч ополченцев, да и тех пришлось русскому царю обувать, одевать, кормить да ещё и учить воевать.

Нет, не многим мог помочь Петру Кантемир, но и эту помощь, а главное — верность договору, заключённому в Луцке, крепко ценил Пётр.

Лазутчики доносили, что османы идут медленно и осторожно, имеют великий страх перед русскими, особенно после Полтавской победы, но только теперь понял царь, что всем этим донесениям грош цена.

Почти сто двадцать тысяч пеших турок было в войске великого визиря, и были это отборные янычары, неустрашимости которых нельзя было не позавидовать, да почти двадцать тысяч конных, да ещё татары, да наместник южных степей Калги-хан, а уж сколько у визиря артиллерии, Пётр так и не смог дознаться.

Без малого в четыре раза больше было войско у Балтаджи Мехмед-паши. Поневоле сожмётся сердце и закрадётся трусливая мыслишка, а не сбежать ли, пока не поздно.

Но было уже поздно, все дороги оказались отрезаны, все пути перекрыты. Несметное войско шло с визирем, и Балтаджи удовлетворённо оглядывал море голов, следующих за ним.

Впереди, как и полагалось в каждом походе, шагал ведомый под уздцы белый как снег верблюд. На его горбах покачивался золотой резной ларец, крепко привязанный золотыми же верёвками.

Этот широкий и длинный ларец скрывал от глаз посторонних самую святую книгу мусульман — Коран. А перед самим верблюдом медленно и размеренно ехали несколько всадников в богатых одеждах, и в руках одного из них зеленело мусульманское знамя, на котором были вышиты клятва магометанской веры и Алем — знак полумесяца.

И лишь после этого торжественного кортежа следовал сам визирь на богато убранном белом коне — его золотой тюрбан венчался небольшим алмазным аграфом, в поводу за ним вели ещё нескольких также богато снаряженных коней, и уж потом ехали его военачальники, начальники янычар, всадники поменьше рангом. Три конских хвоста, привязанных к длинным пикам, говорили о том, что визирь наделён самой большой властью после султана и войско он ведёт в победоносный поход.

А дальше, насколько хватал глаз, разлилась лавина османских воинов.

Почти без строя, без команд вся эта орда катилась и катилась по холмам и перелескам Молдавии, всё ещё оголённым после нашествия саранчи...

В войске визиря следовал и главный поджигатель этой войны — посол шведского короля Карла XII, запёршегося в Варнице, маленьком местечке близ города Бендеры, граф Понятовский. Он был как будто главным советником визиря. Он подстёгивал его медленный марш, уверял, что победа близко, но стоит подождать, чтобы русские и вовсе лишились всего продовольствия и сами сдались, без кровопролития.

Но сиятельному визирю не нравилась медлительность Понятовского, его слова. Он видел лагерь, видел все подходы к нему и склонялся на сторону Калги-хана, призывавшего немедленно атаковать русских.

Калги-хан уже заранее подсчитывал трофеи, которые возьмёт он со своими молниеносными всадниками, предвкушал добычу, которая, возможно, ускользнёт из его рук, если промедлить, как внушает Балтаджи-паше этот субтильный и размахивающий руками поляк.

— Без боя можно взять этот лагерь, — убеждал Балтаджи-пашу Понятовский. — Нет провианта, нет воды, русские останутся голодными и беззащитными. Подождать несколько дней, обложить лагерь со всех сторон — и вся армия, да и сам русский царь сдадутся без единого выстрела.

Но Балтаджи-паша прервал Понятовского и важно вошёл в свой шатёр, только что разбитый его слугами.

Зелёный полумесяц на верхушке роскошного шатра, изречения из Корана, написанные на его верхних и средних частях, а также три бунчука — конские хвосты, прикреплённые к длинным древкам у входа в откидной полог шатра, показывали, что здесь находится ставка великого визиря, что вход в шатёр строго ограничен и войти туда могут лишь самые важные приближённые.

Однако группа всадников, на взмыленных лошадях приблизившаяся к визирскому шатру, была без промедлений пропущена усиленной охраной из янычар.

Чернобородый высокий турок, войдя в шатёр, остановился у самого входа и медленно пополз на коленях к Балтаджи-паше, сидевшему на золотых подушках и раскуривавшему кальян. Возле него сидели только Понятовский и Калги-хан. Татарин, с отвращением глядя на поляка, пытался вставить и своё слово, но Балтаджи важно кивал головой, и Калги-хан умолкал. Его большая чёрная борода тряслась от возмущения и гнева, но он не осмеливался противоречить великому визирю.

Подползший к Балтаджи-паше человек почтительно поцеловал полу одежды великого визиря и поднял голову, ожидая повеления заговорить.