Амальгама - Владимир Торин

Представители европейской знати, только что стоявшие рядом с дожем на флагманской галере, демонстративно бросились на штурм крепости, стараясь сделать это так, чтобы их порыв был хорошо виден простым солдатам. Все они шли на штурм небольшими компаниями, в которых непременно находилось несколько крепких преданных слуг, а также обязательный знаменосец с вельможным гербом. Так знатного рыцаря было видно издалека, солдаты воочию наблюдали его героический порыв, воодушевлялись еще больше и с утроенной энергией лезли на константинопольские стены.

Когда византийцам удавалось оттолкнуть от стены длинную лестницу или шест, заброшенный с галеры, крестоносцы летели вниз, ломая шеи и натыкаясь на копья своих же товарищей, толпящихся под стенами.

В воздухе стоял свист от огромного количества смертоносных стрел, пущенных со сторожевых башен меткими византийскими лучниками. То один, то другой крестоносец, на секунду забывший о том, как важно держать щит над головой, штурмуя вражескую крепость, падал бездыханный или со страшной раной, полученной от стрелы, разящей на излете.

И никому уже не было дела до бравого и могучего воина Тибо Шампанского, который, посерев лицом, вдруг упал навзничь на дощатую палубу, так и не добравшись до спасительной, как ему казалось, тени, созданной небольшим навесом на корме венецианской флагманской галеры. Его тело найдут только спустя сутки после штурма. Уже когда великий Константинополь расцветится огнями страшных пожаров и воды Средиземного моря станут красными от человеческой крови. Когда крестоносцы будут врываться в роскошные храмы византийской столицы и, убивая направо и налево, начнут беззастенчиво грабить то, что собиралось и создавалось цивилизованным миром долгие столетия, когда в живых не останется ни единого защитника прекрасного города и когда всем уже станет ясно, что великой Византийской империи больше нет.

Великий город, стены которого тысячи лет выдерживали многочисленные осады и штурмы аварских племен, успешно отражавший яростные атаки неистовых викингов и неутомимых славян, не склонявший голову перед многотысячными воинствами арабов, хазар и неугомонных половцев, впервые оказался в руках врага. И какого врага! Константинополь был разорен и разграблен своими же братьями-христианами в результате Крестового похода, организованного хитрым венецианским дожем Энрико Дандоло. После этого страшного штурма Константинополь и вся Византийская империя былого величия уже не достигнут никогда.

Вместо Тибо Шампанского командующим армией будет назначен маркграф Бонифаций Монферрат, солдаты забудут о том, как надо воевать и превратятся в неуправляемую банду мародеров. Любые отполированные мраморные поверхности будут нещадно вырваны из стен прекрасных дворцов, величественных соборов и отправятся в Венецию для облицовки богатых палаццо и храма Сан-Марко. В городе будут изнасилованы все молодые девушки и не останется ни одного живого мужчины в возрасте от двадцати до сорока лет. Деньги, найденные в домах несчастных горожан, мощи из храмов, античные статуи – все будет поделено между опьяневшими от баснословной добычи солдатами войска Христова и вывезено из Константинополя навсегда.

Но все это будет потом. А пока атака крестоносцев явно ослабевала, тысячи трупов погибших высились у крепостных стен, но никак не получалось проникнуть в город.

И тогда случилось то, о чем неоднократно впоследствии напишут многие историки, неизменно отмечая возраст венецианского дожа – девяносто восемь лет и его слепоту, приобретенную по какому-то странному стечению обстоятельств после встречи с германским императором Фридрихом Барбароссой. Напишут потому, что сам факт чрезвычайно удивителен и не поддается объяснению. В чем же было дело?

А дело было в том, что престарелый слепой дож, обнаружив, что атака крестоносцев рискует захлебнуться, выхватил меч и бросился в гущу штурмующих. Уже через несколько минут он поднимался по одной из приставных лестниц на крепостную стену. Бордовый плащ его развевался, как флаг, многие, затаив дыхание, следили за отважными действиями необычного венецианского правителя.

Он ступил на крепостную стену, непрерывно сражаясь с добрым десятком византийских солдат. Спустя несколько минут все они были либо поражены карающим мечом дожа, либо сброшены вниз, под стены, а с некоторыми произошло и то и другое. В это время подоспела подмога – с одного из кораблей по длинному шесту поближе к Дандоло перебралось несколько отважных крестоносцев, закрепив позиции нападающих на одной из башен. Воины, воодушевленные примером дожа, полезли на стены с новой силой, и город был взят.

И никто не обратил внимания на то, что верные слуги дожа, оставшиеся на борту флагманской галеры, аккуратно держали в руках большое зеркало, осторожно пуская солнечные зайчики прямо в глаза противников Энрико Дандоло, оказавшихся на пути его разящего меча. Противники падали на колени, бросали оружие и молили о пощаде. Но Дандоло не щадил своих врагов.

Конечно, нашим героям невозможно было возвращаться домой. Слишком очевидно было, что их там ждут. Перевернутая вверх дном квартира Сергея Анциферова, равно как и убийство рабочего-узбека на площадке возле лифта, красноречиво свидетельствовала о том, что люди, охотящиеся за манускриптом, готовы на все и вряд ли существует что-то такое, что может их остановить. Но удивительный старинный документ остался у Четверикова, а бандиты считали, что манускрипт находится у наших друзей. Эту трагическую ошибку нужно было как-то исправлять. Лучше всего, конечно, для этого было бы найти профессора Четверикова. В гостиницу соваться тоже было невозможно – их мгновенно вычислили бы по предъявленным паспортам. Эти паспорта, заботливо извлеченные из кармана мертвого Мутного, Глафира забрала с собой и исчезла куда-то на двое суток.

Но вначале Глаша привезла наших друзей на электричке из Подмосковья на Павелецкий вокзал. Там они долго бродили среди каких-то составов и захламленных ангаров. Уже под вечер, после целого дня скитаний по характерным привокзальным меккам, оставила наших друзей на станции Павелецкая-Товарная, в недрах огромного склада, заполненного разнообразными ящиками и контейнерами. Царем и богом здесь был худой и носатый азербайджанец Руфат Дажаев, бравший по три тысячи рублей с каждого своего жильца за ночлег. Сергей с Иваном старались никуда не выходить и, большей частью, все два дня проспали на каких-то мешках, приходя в себя после негостеприимного знакомства с Гошей, Мутным и всей их странной компанией.

Теперь, когда Глафира опять появилась под сводами товарного склада вместе с лучами утреннего солнца, вся тонкая и звенящая, а Сергей с Иваном, радостные, побежали ей навстречу, Руфат, наклеив на лицо кривую ухмылку, решил своим постояльцам кое-что объяснить.

За эти сутки Руфат точно определил, что два странных русских явно попали в какой-то дикий переплет, раз ведут себя так странно и боятся выходить, а вдобавок командует ими какая-то девка, что вообще является абсолютным позором. «Таких и попрессовать не грех, да и девка у них симпатичная…» – думал он, останавливаясь напротив наших героев, всем своим видом выражая явное недовольство. Первым обратил на него внимание Сергей.