Право на выбор - Рина Михеева

В слабом свете чахлых пепельников Верен успел заметить, что на шеях норенг красуются амулеты, подобные тем, что он видел на мертвых мраках. Значит, они тоже служат Отступнику. Более того — порабощены им. Рассчитывать на снисхождение с их стороны явно не приходится. Что же делать… что делать? Верен попытался пошевелить пальцами — получилось. Тогда он закрыл глаза и постарался ощутить ток силы внутри себя — силы Лориша. Она отозвалась — скользящая, темная, почти ласковая, словно льнущий к рукам тягучий поток, словно ластящийся зверь, опасный, хищный, но покорный его воле.

Да, пожалуй… он сможет убить норенга, который несет его. Но что тогда предпримут другие? Успеет ли он остановить их, прежде чем они навредят Полине и остальным?

Погрузившись в эти мысли, пытаясь составить план дальнейших действий, Верен пропустил момент, когда вокруг что-то неуловимо изменилось. Поначалу он не мог понять, что. Сам воздух вокруг стал иным… движения норенг замедлились, еще минуту они двигались вперед, но наконец остановились. Их усы активно ощупывали пространство, но и они шевелились все медленнее, пока вовсе не замерли.

Верену показалось, что они все попали в течение реки покоя и забвения. Слышалась странная, очень странная песня, наполняющая все вокруг, дурманящая, заставляющая забыть обо всем и грезить наяву. Течение несло… Куда? К истокам… От взрослости в юность, от юности — в детство… все дальше и дальше, все легче и легче плыть, все беззаботнее, все бездумнее, легче… легче…

* * *

НорТереЛариШат опустила голову, а потом и ноги подогнула, легла на живот, свернувшись полукольцом, и завела песню, подобной которой никогда не слышал никто из людей. Эти низкие, вибрирующие звуки походили на стук сердца и ток крови, каким их, наверное, слышат младенцы в утробе матери. А другие звуки, протяжные, тягучие, влекли куда-то к самым первоосновам материи. Песнь Матери мгновенно достигала ее детей, как бы далеко от нее они ни находились.

ТашНорШера замерла, слушая, а потом легла на живот и взгляд ее затуманился. Хотя она не была дочерью НорТереЛариШат, и песня была предназначена не ей, но слишком близко она звучала, чтобы не поддаться.

Тайра взмахнула посохом, отсекая гипнотические звуки от себя и своих спутников, рукой властно коснулась загривка молодой норенги:

— Вставай, ТашНорШера, эта песня не для тебя. Вставай. Теперь отведи нас к логову Отступника. Туда, где он хранит свои кристаллы и амулеты.

Норенга потрясла головой и неохотно поднялась. Еще с минуту она топталась на месте, словно не решаясь уйти, смотрела с печалью и страхом на свернувшуюся клубком, словно баюкающую своих детей мать рода.

Наваждение песни рассеялось для нее, но понимание того, что сейчас делает НорТереЛариШат, почти ужасало. Бедная мать… Вот она — оборотная сторона счастья материнства. Для норенг не было ничего выше этого. Но если твое потомство пошло не по тому пути… Если оно порабощено, если ослеплено злом… Наверное, нет ничего сильнее такой боли. Как это непросто — быть Матерью…

ТашНорШера тяжело вздохнула, прося Великого Змея дать силы несчастной матери рода, помочь ей выдержать это испытание и не упустить второй шанс — воспитать детей правильно. Всегда ли это зависит от родителей? ТашНорШера начинала подозревать, что не всегда, и эти мысли пугали ее. Она бросила последний взгляд на поющую норенгу и пошла прочь.

* * *

Верен зажмурился и снова открыл глаза. Странная, ни на что не похожая песня, стихала, уплывала в даль… Он снова был собой. Снова помнил все. Но с норенгами явно что-то произошло. Некоторое время они просто стояли на месте, слегка покачивая головами, потом пленники соскользнули с их спин — вероятно, норенги просто перестали удерживать их.

Подземные обитатели начали неуверенно топтаться на месте, будто не знали, что им делать дальше. Верен заметил, что ошейники с амулетами, прежде охватывавшие их толстые шеи, теперь лежат на земле. Одна из норенг повернулась к нему мордой, и Верен поймал ее взгляд: изумленно-доверчивый взгляд ребенка, который только начинает открывать для себя мир.

Чутье подсказывало ему, что это не обман зрения, не иллюзия, что эта норенга ощущает себя сейчас именно так, что он или она смотрит на него с удивлением и не понимает, кто это и что здесь делает. Другие норенги вели себя также: растерянно топтались на месте, словно разом забыли, куда и зачем шли.

Похоже, они даже себя забыли, забыли все, вернувшись в ту самую безмятежность младенчества, в которую Верен только заглянул немного, пока звучало то непонятное нечто, приплывшее издалека, смывшее память норенг, как волна смывает следы на песке. Он снова стал ровным, нетронутым, не осталось ни малейшего следа прожитых лет…

Взрослые норенги с их непростым жизненным путем, взрослым сознанием, порабощенные Отступником, служившие ему, снова стали младенцами и ничто более не тяготело над ними. Недоумевая, где они и что делать дальше, а главное — где же взрослые, которые должны быть рядом с ними, норенги опустились на животы и начали издавать жалобные звуки, отдаленно напоминающие мяуканье голодного котенка.

Такая перемена могла бы показаться забавной, поразительной или трагичной, но Верену было не до того. Он сам и остальные по-прежнему были обездвижены и совершенно беспомощны: Рука Смерти, в виде изготовленных проклятым Отступником ошейников, все еще крепко держала каждого из них за горло — и в прямом, и в переносном смысле.

Могут ли норенги снять с них ошейники? Судя по тому, что с них спали подчиняющие амулеты, прошлое и все прежние обязательства более не имеют над ними власти. Но Рука Смерти привязывается к определенному живому существу, чтобы оно могло надеть или снять ее по своему желанию. И эти норенги, если они и лишились памяти, на глубинном телесном уровне — все те же, так что связь между ними и злосчастными ошейниками должна была сохраниться.

Фея, метавшаяся над пленниками и пленителями, отчаялась додуматься до чего-нибудь полезного и подлетела к Верену.

— Они… — прохрипел он, собрав все силы, — могут… снять…

Фая посмотрела на него, на ближайшую норенгу, которая, словно зачарованная, наблюдала за желтым "светлячком" с прозрачными крылышками, и подлетела к носу норенги. Та издала изумленный ухающий звук и протянула лапу, желая коснуться такой удивительной игрушки. Фея раззадорила норенгу, уворачиваясь от ее лап, а потом опустилась на ошейник Верена и замерла.

Несколько секунд норенга недоверчиво смотрела на нее, ожидая, когда увертливое создание снова вспорхнет, но фея не двигалась. Тогда норенга нерешительно коснулась своей ластообразной лапой ошейника, и, о чудо. Он открылся.

Верену очень хотелось ухватить норенгу за лапы и волоком потащить к Полине, он даже попытался это сделать, вызвав жалобное поскуливание подземного жителя и не сдвинув его с места ни на шаг — эта туша весила примерно столько же, сколько взрослая лошадь, если не больше.

Фая взглянула на ворона с укоризной и продолжила веселую игру "поймай меня на ошейнике". Вскоре пленники избавились от "подарочков" Отступника, и только было хотели вздохнуть с облегчением, как Мирна издала жалобный стон, полный сдерживаемой боли.