Гонка с преследованием - Сергей Майдуков

– Не извиняю, – сказал Лозовой. – Я не извиняю тебя, Ваня Бужев.

Гужев хотел засмеяться, давая понять, что оценил юмор, но хозяйский взгляд не позволил ему это сделать. Глаза Лозового смотрели со смесью брезгливости и холодного любопытства. Как на покойника. Словно Дима Гужев уже скончался и начал попахивать.

– Юрий Эдуардович, – заныл он, – я вам еще пригожусь. Вы же меня знаете… Я, бывает, ошибаюсь, но потом обязательно исправляюсь. Я недавно у вас прибавки просил, так не надо мне прибавки. Я и так буду работать.

Лозовой позволил себе растянуть губы в неком подобии улыбки:

– За спасибо?

– Ну почему «за спасибо»? – Смущенно улыбаясь, Гужев подергал руками, примотанными к подлокотникам. – Деньги всем нужны.

– Ты пустил мои деньги на ветер, – напомнил Лозовой. – Профукал их. Испортил дело. Такие работники мне не нужны.

– Я всегда для вас старался. Жилы за вас рвал, Юрий Эдуардович. Но если я вас не устраиваю, то ладно, напрашиваться не буду.

– И правильно. У каждого должна быть гордость. У тебя есть гордость, Дима?

– Ну, наверное. – Гужев, как мог, пожал плечами. – Я же не терпила какой.

– Он не терпила, – повторил Лозовой, обращаясь к двум другим охранникам. – И у него есть гордость. Наверное.

Ханурин по кличке Хан, похожий на скифскую бабу с отросшими руками и ногами, оскалил зубы в знак того, что оценил шутку. Колобов, известный как Колобок, с интересом посмотрел на связанного Гужева. Казалось, он силился определить, где именно в человеческом организме кроется эта самая гордость. Лозовой указал ему на пакет с обновками, сиротливо стоявший в углу кабинета.

– Подай его мне. Вещи выложи на стол аккуратненько, а пакет тащи сюда.

– Юрий Эдуардович! – заерзал Гужев.

Лозовой, задумчиво шелестя пакетом, посмотрел на него.

– Что?

– Вы же не сделаете этого?

– Чего?

– Не убьете меня, правда? – Гужев всхлипнул, из носа у него потекло. – За такие пустяки ведь не убивают, да?

Лозовой подошел ближе, пошуршал пакетом и внезапно надел его на голову охранника. Теперь уже бывшего.

Все время, пока несчастный извивался и дергался на стуле, Лозовой с интересом наблюдал за ним. Потом с некоторым сожалением констатировал:

– Обмочился только.

– А должен был что? – полюбопытствовал Колобок.

– Говорят, когда людей душат, они кончают, – пояснил Лозовой, отходя от трупа с нелепым цветастым пакетом на голове.

– Это если петлей, – авторитетно заявил Хан. – Один мой приятель телок придушивает во время секса. Прямо подсел на это. Говорит, кайф непередаваемый. Они просто чудеса вытворяют.

Лозовой сделал вид, что пропустил информацию мимо ушей, но сам решил испытать это средство на Варе. Неоднократно. Вплоть до летального исхода. Главное, поймать ее.

Через час с небольшим Лозовой вместе с охранниками сидел в частном вертолете, нанятом, чтобы как можно быстрее перенестись на место событий. Всю дорогу он молчал и смотрел в иллюминатор. Приятное ощущение. Как будто ты бог, обозревающий свои владения с высоты.

Лозовой смотрел на маленьких людишек с их маленькими машинками и маленькими домишками и думал, как все это незначительно. Себе он маленьким не казался. Наоборот.

Они ехали без остановок до самого вечера. Один раз Варя предложила Мошкову подменить его за рулем, но он лишь пренебрежительно фыркнул.

– Мужской шовинизм в действии, – прокомментировала она.

– Не всякие дела женщинам по плечу, – мягко пояснил Мошков.

– Ты про грубую мужскую силу?

– И об этом тоже.

– Ну, с рулем я уж как-нибудь справилась бы.

– Вот именно, что как-нибудь. «Вольво» – машина послушная, но неповоротливая. Отклониться от курса легко, а вернуться обратно непросто. Инерция. Это не легковушка.

– Когда все закончится, – решила Варя, – непременно куплю себе хорошую машину. Обожаю водить. И машины обожаю.

– Ты рассчитываешь на деньги, вырученные за краденые алмазы?

Мошков особо выделил голосом определение «краденые». Варя вскинула голову.

– Лозовой меня хитростью в долги загнал, – сказала она, – и удерживал у себя силой. Он подонок и мерзавец.

– Поэтому ты считаешь, что можно действовать его методами?

– Он отобрал эти алмазы! – раздраженно выкрикнула Варя. – Убил человека и отобрал. Они ему не принадлежат.

Некоторое время Мошков молчал, глядя на дорогу. Солнце уже опустилось совсем низко, и тени от проезжающих автомобилей, от столбов и деревьев стали непропорционально длинными. В золотисто-розоватом вечернем свете все выглядело контрастным и резким.

– Но кому-то же принадлежат, – произнес Мошков, когда Варя уже решила, что ответа не дождется.

Она задрала голову еще выше.

– Реальный хозяин, Емельянов, погиб. И тоже по вине Лозового, я полагаю.

– А где он взял эти алмазы? – спросил Мошков, щурясь на солнце. – Купил? Получил в наследство? Нашел на принадлежащей ему земле? Нет, конечно же нет.

– Откуда ты знаешь?

– Если бы камни были добыты легальным способом, то и продавались бы легально. Но нет, Емельянов отыскал какого-то мутного бандита и провернул сделку с ним. О чем это говорит? Ты подумай, Варя, подумай.

Она подчинилась. Но то, что пришло на ум, ей не понравилось, и она отрезала:

– А я не хочу думать. Я хочу нормальной жизни, красивой. Ты, Володя, не представляешь себе, через что мне пришлось пройти. И я не могу назад! Это как долгий ночной кошмар, от которого хочется избавиться. – Варя бросила в рот пригоршню арахиса и продолжила, перемалывая орешки крепкими белыми зубами: – Теперь, когда я знаю, что мои родители и сын в безопасности, я чувствую себя свободной. Впервые за много месяцев.

– Свободной от чего? – уточнил Мошков.

– Ой, только не надо меня подковыривать, Володя! – поморщилась Варя. – Свободной от прежних обязательств. Не от человеческой морали. Заповеди я блюду и все такое…

– Не укради?

– Я не краду! Я просто беру то, что никому не принадлежит.

– Удобная точка зрения, – согласился Мошков, щурясь все сильнее, хотя солнечный свет с каждой минутой становился менее ярким.

– Это правильная точка зрения, – заявила Варя убежденно. – Ты вообще-то тоже христианские заповеди нарушаешь. И ничего, не паришься по этому поводу…

– Ты убийство имеешь в виду?

– Да.

– Так вот, Варя, – медленно заговорил Мошков, глядя перед собой. – Я очень даже парюсь, как ты изволила выразиться. У меня душа не на месте. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь обратиться к Богу после того, что сделал. Наверное, нет. – Он покосился на Варю, усталый, осунувшийся, небритый. – Совесть не позволит.