Первый меч Бургундии - Александр Зорич

С Карлом был невзрачный человечишко, стриженный и одетый на итальянский манер, которого Александр тотчас заподозрил в коварстве, якобы свойственном итальянцам, и отказал в последнем причастии. "В бою я не подам ему руки", - решил Александр. Определенно, это был один из самых мягких приговоров, какие выносит ревность.

- Благослови вас Господь! - нестройно проблеяла паства Александра, когда сообразила что за птицы почтили своим присутствием стрельбище.

- Это наш герцог, Карл, - сообщил некто Лукас с запредельно оргиастической миной. Можно было предположить, что пока его товарищи укрепляли боевой инвентарь, этот втихаря попыхивал ганчем в ближайших кустах. Александру было не до того, иначе он с удивлением обнаружил бы в расширившихся глазах остальных - Пьера, Жака, Олафа, Жупьена, Шарля, Жана, Жана Цыгана и Марка Хлебалы сродственные, нирванические искорки экстази.

- Я знаю, я уже догадался, - бросил Александр и что было духу выкрикнул вдогонку Карлу своё "Благослови Вас Господь!"

Его голос был одиноким контральто добровольной плакальщицы. А само запоздавшее приветствие походило на тусклый ажиотаж единственного клакера на премьере провальной пьесы. Это было как невпопад пропетое "аллилуйя" бюргера, проспавшего всю службу и вскинувшегося вдруг от тычка острого локтя супруги.

В другой раз Александра подняли бы на смех, но не тогда - всеобщее опьянение чудом продолжалось, причем именно слова Александра вызвали его эскалацию, продлили его на мистических четыре минуты и увлекли событие и его наблюдателей в старинную глубину.

Лукасу вспомнился тот англичанин, который узрел дитя на облачке, Шарлю и Жану Цыгану подумалось о явлении Богородицы (один парень землю жрал, что видел Её своими глазам), Олаф текуче следовал за поверьем об эльфах, которые иногда дают себя увидеть, и о нуфлингах, которые никогда не дают, потому что у них там сокровища.

Жупьен тихо дрейфовал в тот год, когда он видел, как сейчас Карла, французского короля. То был совсем другой коленкор, не сравнить - гамно и повидло.

Марк Хлебало и Пьер, показавшие себя самыми робкими визионерами, просто проговорили про себя "Не каждый день увидишь герцога так близко".

- Так-так. Хозяин туточки. Это значить скоро двинем на супостата, - предположил Жак, страстный любитель народных примет и других импликаций.

10

Карл не обернулся. Карл вообще не удостоил Александра и лучников взглядом, как не делал этого в миллионе подобных случаев. Здесь Карл наследовал опытным римским забиякам в тогах с пурпурной каймой, которые резонно полагали, что войско лучше недоласкать, чем переласкать, и что тем рельефней милости, чем суровей презрение.

Было и ещё одно соображение. Если не отвадить новобранцев от привычки орать, скандировать и всячески ликовать при его появлении, то в решительный момент, когда прятаться в палатке уже будет глупо, вместо организованного наступления на погибель французам можно получить первомайскую демонстрацию.

Лишь на секунду стрельбище приковало к себе внимание Карла, когда в одной из рож, для потехи намалеванных углем на мишенях, ему почудилось что-то гадательно знакомое. Оно и не удивительно, ведь именно ту доску Александр без дальнего прицела посвятил запоминающемуся анфасу старосты родной деревни. Но эта секунда окончилась ничем и Карл вновь вернулся к странному слову "камуфлет", которое так часто употреблял Никколо и которое на подъезде к этим заторможенным лучникам в первый раз сорвалось с его губ. Камуфлет - это когда ядро зарывается под землю, не устроив в неприятельских рядах никакого погрома. Зарывается - и всё, одно разочарование.

А вот Никколо, чьё любопытство никогда не мучила сытая отрыжка, тот как раз разглядывал лучников и их утехи не без интереса. Ему, как и Карлу, бросилось в глаза одно сходство, которое он, в отличие от герцога, верифицировал, причем, правильно. Один из лучников, единственный безбородый, показался ему поразительно похожим на Карла времен крестового похода. Особенно губы, миндалины глаз и волосы. С герцогом он, естественно, своими наблюдениями (которых за день совершал тысячи) не поделился, ещё обидится. У герцога, давно замечено, бывают перебои с чувством юмора.

Александр же чувствовал себя номадом пустыни эпохи неолита, впервые узревшим море.

11

Война началась в сентябре. Огромная французская армия разогнала жидкие гарнизоны пограничных блокпостов и покатилась к Дижону. Это было не по правилам - воевать накануне зимы. Но король Людовик сказал коннетаблю Доминику, что правила в новом сияющем мире будут новыми и к ним надо привыкать уже сейчас.

Карл понимал, что без обещанных тевтонами двенадцати хоругвей и без англичан прохиндействующего герцога Глостера его малочисленная армия не стоит и короткой эпитафии. Карл понимал и другое: осаждать Дижон, покинутый своим государем, французы не станут. Людовик послал Рыцаря-в-Алом именно за головой герцога Бургундского, а не за сомнительными богатствами столицы мировой куртуазии. Поэтому герцог всеми силами оттягивал встречу с французами, отступая прочь из родной Бургундии и забираясь всё дальше на северо-восток. С севера должен был появиться Глостер, с востока - великий магистр Гельмут фон Герзе.

Герр Гельмут наконец-то добился вожделенной должности главы всех тевтонов и любезно принял приглашение Карла повоевать. Но отнюдь не ради обещанных Ордену владений во Фландрии, как наивно полагал Карл. Герцог же Глостер был послан Эдвардом, который питал к Карлу искреннюю братскую любовь, ради Софии и Зодиака, то есть совершенно бескорыстно.

Французы не очень спешили. Во-первых, их должна была нагнать легкая кавалерия Пиччинино. Людовик строго наказал использовать чужаков на всю катушку - а за что им тогда деньги плачены? Во-вторых, даже ограниченный Обри при помощи Доминика понимал, что, уползая на северо-восток (всё дальше и дальше от Дижона, как подраненная птица от своего гнезда), Карл рано или поздно упрется в море, а быстрее - в имперские владения a la Нейс, где с ним завяжется какой-нибудь местный князь (мирской или духовный - не важно). Последнее было тем более хорошо, что при любом исходе замедляло эволюции Карла и дарило французам нового союзника.

Приблизительно так и случилось. 1 января 1477 года армия Карла оказалась в окрестностях города Нанси. Там было чем поживиться, поэтому в трех лье от Нанси поставили лагерь и разослали повсюду интендантские отряды. Карл вознамерился дать отощавшим солдатам двухдневный отдых, а после решать, как вести эту убогую кампанию дальше.

На следующее утро, выдавшееся сырым и пасмурным, на востоке показались всадники. Самые зоркие разглядели на далеких знаменах кресты.

"Орден!" - ликовал Карл. "По-моему, у них там что-то красное, - скептически заметил Жануарий. - А в тевтонском гербе нет красного цвета." "Значит, это знамена отдельных хоругвей. А главный орденский штандарт ещё не показался", - Карл не желал усомниться в своей правоте ни на секунду.

И всё-таки кресты оказались красными, лотарингскими. Герцог Рене, сеньор слабый и бедный, но превосходно осведомленный в хреновых делах своего соседа, узнав о появлении Карла на лотарингской границе, счел за лучшее вывести против бургундов всех солдат до последнего.