50 & 1 история из жизни жены моего мужа - Екатерина Великина

Уж отомстила так отомстила.

У меня даже совсем ужасная история в загашнике имеется. Так сказать, трагическая. Одна моя знакомая барышня, вкрай разругавшись с половиной, уехала домой, нахлебалась водки и пошла в ванную вены резать. К слову, смерть в ее планы не входила, а если и входила, то весьма странно: чикнуть руку пластиковым скребком для удаления волос после депиляции – это вам не хрен собачий. Однако фурор был произведен: неожиданно зашедшая в дверь бабушка немедленно скрутила унучку и набрала соответствующий телефонный номер. «Дурка» приехала незамедлительно и, по словам барышни, оказалась самой что ни на есть взаправдашней, то есть с мясистыми санитарами и «рубашкой для буйных». По словам деушки, двухнедельный курорт запомнился ей надолго. Ну и поделом, по правде говоря.

Я уже знаю, про что вы спросите. А как же знаменитое женское коварство? Есть. Конечно же, есть. Но увы, я для него слишком порывиста – нет у меня умения плести хитроумные интриги. Да еще и поводов не было, наверное. Пока не было.

Мужнин корпоратив на носу. И уж живые позавидуют мертвым.

Хотя… если еще раз проанализировать написанное, то выходит, что лучшей мстей будет отпилить себе ногу. Тут тебе и размах, и трагедия, и вообще – пусть с хромножкой помучится.

(Поглядев под стол и пнув кота.)

Нет, не буду.

Как же ж я без сапог? Без сапог я никак.

(Еще раз поглядела под стол. Вздохнула. Ушла.)

А знаете, чё я вам расскажу? Сегодня до 18.00 я умирала от рака легких. Это вам не хухры-мухры. Но по порядку.

Вообще-то я всегда относилась к болячкам стоически. Нет их – хорошо, есть – дак мы такую жалкость разовьем, что и тыщей шуб не отделаешься. Наверное, и неудивительно, что мой анамнез был тощ, как кот при библиотеке, и бессодержателен, как жалобная книга. К глубочайшему моему сожалению, лафа закончилась. Нет, я не стала чаще болеть. А вот внимательнее читать и лучше искать научилась. Причем на мелочи я не размениваюсь, а оттого отыскивается всегда неистребимое, так что вот хоть прямо сейчас в музей при прозекторской.

* * *

Все началось летом, за год до появления Ф. Сижу я как-то на кухне, в окно плюю и вдруг чувствую нехорошее: болит у меня правая сиська. Руку опустишь – ноет, задерешь – ломит, на мужа гавкнешь – дык вообще отваливается. Через такое дело охватила меня страшная печаль. Дай-ка, думаю, изучу сисечные материалы и полюбуюсь, что нам преподносит пресса. Приобретаю какую-то летальную дрянь, вчитываюсь. Мастопатия бруллезная, фибрулезная, гранулезная, дифибрулезная, профилактика рака, грудная жаба и диарея. Ясное дело, что в видах мастопатии я запуталась достаточно быстро, а вот статейку про рак взяла на вооружение. В статейке говорилось, что всякая приличная мадамка должна раз в полгода себя прощупывать и, если вдруг чего нащупается – клад там какой или сердце Дровосека, немедленно бежать к коновалам. Для тех, кто лапать себя не умеет, приведены фотографии, как ентоть сделать половчее. Читала я, читала и думаю – дай-ка попробую. Тем более что болит. И вообще.

Эротический момент.

Вхожу в ванную, подхожу к зеркалу, майку снимаю и начинаю мять свой третий нумер. Через пять минут выхожу опустошенная: в правой груди слива, которая, наверное, рак, и не-утешайте-меня-не-надо. Но сразу не признаюсь: у нас в семье так не принято.

Начинаю издалека:

– Дорогой, тебе не кажется, что у меня в правой груди уплотнение?

– В какой, в какой?

– Ну в этой вот.

– А где конкретно?

– Да вот тут!

Мужская половина семейства в лице будущего сюпруга уплотнения не обнаруживает, но меж тем чрезвычайно довольна диагностикой и предлагает проверить вторую грудь.

Пациент оскорбляется и опять удаляется в ванную.

Эротическо-мазохический момент.

Снимаю майку, мну вторично. Сомнений нет, у меня рак. Причем не простой, а стремительный, потому что за эти десять минут скромная маленькая сливка становится размером с подмосковное яблоко, и если до этого болело «так себе», то теперь болит «шо звиздец».

Из ванной выхожу мраморная, громко и очень четко говорю: «Ты – скотина», после чего начинаю названивать сисечных дел специалисту.

– У бабушки была опухоль, – заключает мама.

«Это конец-конец-конец», – рыдают мои маленькие зеленые человечки и начинают паковать чемоданы.

– И что, она умерла? – пришепетывая спрашиваю я.

– Ты что, дура? У твоей бабушки.

– А-а-а, – разочарованно тяну я.

– Выезжай, – командует маман.

В родных пенатах я оказываюсь довольно быстро. Минут через десять. Вместе склоняемся над больной сиськой, к тому времени уже порядком опухшей от клинических исследований и приобретшей невероятный пунцовый цвет.

Настоящие сиськологи всегда умеют говорить правильные вещи, а оттого мамулька не теряется.

Сощурившись над моими вторичными признаками, як Гитлер над картой, мама сморщилась и произнесла:

– Знаешь, мне кажется, она даже больше, чем левая… Точно больше!

«Крантыыыыы!» – завыли зеленые человечки и стали готовиться вылезти через задний проход.

– И внутри плотность какая-то, – подсказала маме я.

– Да, внутри как апельсин…

Где-то в глубине души пациента уже начинает зарождаться некое нездоровое удовлетворение: «Сам ты сопельки, я сдохну послезавтра».

С надеждой в голосе я вопрошаю:

– И чито же нам теперь делать?

– Привязать капустный лист!

Вот что любит моя женская часть – дак это вначале сообщить, что у тебя саркома, а потом предложить полечить ее подорожником.

– Мама, ты в своем уме? У меня опухоль, я, может быть, до зимы не доживу, а ты листьями дразнишься?!

Услышав ответ, я зажимаю рот одной рукой и задницу другой. Угу, чтобы удержать зеленых человечков и не обдристаться от чуйств-с.

– А ты хочешь, чтобы тебя разрезали? – грозно спросила мама и сделала ручками так же, как тетенька из «Персоны».

Я спешно нацепила майку и побежала к дверям.

Тут будет лирическое отступление. У нас в школьной столовке на одной из стен был нарисован Данко. Такой немереного размера чувак с дырой в груди и взором в никуда, бегущий в сторону светлого будущего. В одной руке у него болталось унылое анатомическое сердце. Вот почему-то сочетание этой протянутой руки с органом и совершенно вытаращенного хлебала врезалось в память необычайно.

К чему я это?

К тому, что до больницы я скакала как столовский Данко, с тем лишь исключением, что в руке моей болталось не сердце, но изъеденная недугом сиська. Короткие приходы в сознание все-таки были, но едва только пульс приходил в норму, как я тут же вспоминала бабушкинское: «Не бойся, пришьют мешочек», – и утраивала обороты.