Дай умереть другим - Сергей Донской

Тут Костечкин крякает от избытка чувств – то ли звучное словцо его пробрало, то ли ядреный огурец, то ли забористая водка. В любом случае он с удовольствием крякает, а потом забрасывает руки за голову, потягивается и мечтательно улыбается.

Когда ты молод и слегка пьян, все видится в радужном свете. К примеру, очень запросто можно представить себе, что за стеной не малознакомая тощая девица находится, а Ленка, и это она, Ленка, ждет-дожидается, когда нагреется вода в обоих ведрах на печке. В кухоньке тепло-тепло, посреди нее допотопное корыто стоит, а Ленка занавешивает запотевшее окно покрывалом и деловито предупреждает:

«Ты, Андрюша, не уходи, останься».

«Зачем?» – скромничает Костечкин.

«Ну не я же буду полные ведра таскать. И потом, кто мне воду сольет, если не ты?»

«К вашим услугам, мадам».

«Ух, какие мы галантные!»

«Да уж, не лаптем щи хлебаем».

Костечкин, вооружась ковшиком, стоит над скрючившейся в корыте Ленкой. Ему видна лишь ее намыленная голова да гладкая мокрая спина, но и от этого зрелища дух захватывает.

«Лить?»

«Давай, Андрюша. Только не вздумай подглядывать!»

«Ха, очень нужно! Что, я голых женщин не видел?»

«Если видел, то забудь».

«С какой стати?»

«Потому что теперь у тебя есть я, а все, что было у нас до сих пор, не считается».

«У нас? В смысле, у тебя и у меня?»

«Именно. Или тебя это не устраивает?»

«Устраивает, еще как устраивает!»

Костечкин зачерпывает ковшом воду из ведра и, стараясь поменьше пялиться на Ленку, обдает ее с головы до… В общем, всю обдает. От нее валит пар.

«Ай, – вскрикивает она, – горячо! Надо разбавить немного».

Костечкин вздрагивает и не сразу узнает вошедшую в комнату Светлану. Выставив перед собой мокрый палец, она повторяет:

– Перегрелась вода, тебе говорят. Идем, поможешь наполнить корыто и холодной водички добавить.

– Предупреждаю сразу, – сурово говорит Костечкин, следуя за Светланой в кухню, – никаких ковшиков.

– Что? – изумляется она.

– Что слышала. Обливаться сама будешь, меня на помощь не зови.

Глаза Светланы превращаются в две щелочки, из которых сквозит презрение.

– Если ты, Андрюшенька, еще раз сунешься ко мне с подобными намеками, то я тебя твоим же ковшиком так по кумполу огрею, что ты все различия между мужчиной и женщиной позабудешь… «Меня на помощь не зови», вы только подумайте, какие закидоны! Да я тебя к себе на пушечный выстрел не подпущу! Так что лучше держи при себе и ковшик свой дурацкий, и все остальное. Усек, дружочек?

Хмурясь, Костечкин снимает с плитки ведро и, расплескивая воду на пол, несет его к корыту. Кто только научил этих баб превращать ласкательные слова в ругательные? И почему в жизни все всегда не так, как в мечтах?

Загадка природы…

Забравшись в корыто, Светлана невольно вспомнила свою персональную ванную комнату в доме Зинчука.

Голубая плитка с выпуклыми золотисто-белыми лилиями; подобранные в тон фаянс и сантехника. Все сверкает – зеркала, краны, фурнитура шкафчиков. Джакузи наполнено благоухающей голубоватой водой, флаконы на полках переливаются всеми цветами радуги. Достойная оправа для бесценного бриллианта, как пишут в любовных романах. И Светлана никогда не считала это преувеличением или поэтической метафорой.

На ее теле, обработанном шейпингом и депиляторием, не было ни одной сомнительной складочки, ни одного лишнего волоска, а те, что имелись, подвергались самому тщательному уходу. Ее грудь хоть и не накачивалась силиконом, сохраняла безупречную форму. Живот и без втягивания был скорее запавшим, чем выпуклым. Шелковистая кожа лоснилась без всяких кремов.

И это ей, красавице Светлане Кораблевой, совершенной модели, которой не хватало разве что приставки «топ», какой-то сопливый замухрышка посмел заявить: обливаться сама будешь, меня на помощь не зови! У него что, глаза повылазили? Или он педик? Или вообще какой-нибудь гермафродит несчастный? Разве нормальный мужик способен устоять перед Светиными чарами?

– Андрей! – окликнула она. Не дождавшись ответа, повысила голос: – Андрюша!

– Чего тебе? – глухо спросил Костечкин из-за двери.

– Где второе ведро?

– На плите, где же еще!

– Так неси сюда.

– Раньше, конечно, никак нельзя было сказать, – сварливо забубнил невидимый Костечкин. – Связался с бабой на свою голову. Мыться ей, видите ли, приспичило. Грязная, что ли?

– Я жду! – напомнила Светлана, развернувшись к двери вполоборота, что являлось, по ее мнению, наиболее выигрышной позой из всех возможных. Ничего лишнего не видно, зато все, что не стыдно показать, на виду. Просто фотографируй – и на обложку журнала.

Вошедший в кухоньку Костечкин застыл на пороге. Из его разинутого рта вырвался изумленный звук, которого человек никогда не станет издавать при обычных обстоятельствах. Нечто среднее между «эп» и «ебт». С двумя вопросительными знаками и тремя восклицательными.

– Что уставился? – спросила Светлана сердито. – Поставь ведро рядом со мной и топай. Тут тебе не бесплатное кино.

– Ага! – Едва не вывихивая шею от стремления доказать, что он не глазеет туда, куда его не просят, Костечкин бочком пересек кухню и, облив ноги водой, грюкнул ведром возле корыта.

– Спасибо, свободен, – царственно произнесла Светлана. Удостоверившись, что ее формы по-прежнему производят на мужчин впечатление, да еще какое, она вновь почувствовала себя в своей тарелке. Вернее, в корыте. – Я сказала: свободен. Чао, бамбино, сорри.

– Ухожу-ухожу. – Едва не опрокинув стул, увешанный женской одеждой, Костечкин метнулся к выходу.

– Погоди!

– Что? – Его спина напряглась, как у человека, ожидающего удара исподтишка.

Светлана торжествующе улыбнулась:

– Мне никто не звонил?

– А я твою трубку расколошматил на мелкие кусочки, вот!

– Как?

– А вот так! – злорадно произнес Костечкин. – Ты тут не в гостях, а под домашним арестом.

Прежде чем он исчез за дверью, Светлана успела плеснуть на него водой, но и двух пригоршней показалось ей мало. Опрокинуть бы на Костечкина целое корыто. А потом этой же допотопной посудиной – по башке, по башке!

Побултыхавшись еще немного, но уже без особого удовольствия, она вытерлась, оделась и тщательно зачесала волосы за уши, пригладив их таким образом, чтобы они плотно облегали голову. От этого Светлана стала выглядеть несколько старше и стервозней, чем была на самом деле, но ей показалось, что подобный стиль наиболее уместен в данной ситуации. Хватит быть белой и пушистой. Пусть Громов с Костечкиным знают, что у нее имеются не только внешние данные, но и характер.