Несладкая жизнь - Маша Царева

– Лохушка, – тихо сказала Настя. – Так меня называла ваша дочь. «Наша лохушка».

– Неважно. Мне показалось это любопытным. Еще там, в Угличе, ты показалась мне серьезной девушкой. Когда я тебя только увидела, подумала, что тебе гораздо больше твоих девятнадцати. Не потому что ты старше выглядишь, нет. Но это выражение лица, этот взгляд, такой… тяжелый, что ли. И то, с каким достоинством ты держалась и с каким профессионализмом подошла к новой роли… Короче, инфантильная влюбленность в знаменитого прожигателя жизни никак в твой образ не вписывалась.

Настя нервно сглотнула. Принесли эклеры, но у нее начисто пропал аппетит. На какое-то мгновенье она даже пожалела о том, что стала инициатором этой встречи. А что она хотела, Ольга всегда была странной, не от мира сего.

– И тогда я начала за тобой наблюдать, – невозмутимо продолжила Ольга Константиновна. – И с удивлением поняла, что на этот раз моя дочь не ошиблась. Ты и правда вырезала из журналов его фотографии. А когда его показывали по телевизору, у тебя менялось лицо…

– Ольга Константиновна, я бы не хотела…

– Дай мне закончить. Пораскинув мозгами, я все-таки решила, что ты не дура, чтобы влюбляться платонически в кого-то, с кем ты даже не знакома. Из этого следовал вывод: между вами что-то было.

– Я хотела бы попросить счет, – решилась Настя.

– Твое поведение свидетельствует о том, что я не ошиблась, – улыбнулась Ольга. – Деточка моя, поверь, я желаю тебе добра. В какой-то момент ты стала для меня не просто обслуживающим персоналом… Я посмотрела на тебя и поняла, что хотела бы… Хотела бы, чтобы моя дочь была похожей на тебя.

– Спасибо, конечно, но….

– Настенька, – Ольга протянула через стол руку и погладила ее по щеке. Ладонь у нее была приятно прохладная. А может быть, это у Насти на нервной почве температура поднялась, – я не собираюсь лезть к тебе в душу, выспрашивать, что там у тебя с этим безмозглым юнцом приключилось. Я просто прошу тебя: взгляни на меня. Внимательно.

Настя подняла на нее глаза.

Красивая. Выглядит намного моложе своих сорока с чем-то лет. Под глазами нет морщинок, как будто бы время, ударяясь об это кукольно правильное лицо, отскакивало от него, как теннисный мячик от тренировочной стены. Фигура как у девочки, по-балетному прямая спина. Дорогая одежда, сумка за три с половиной тысячи долларов. А вот улыбку с просверкивающими из нее белоснежными зубами будто бы кто-то по ошибке приклеил к ее лицу. Уголки губ были скорбно опущены вниз, и, несмотря на все ботоксы, на лице застыло несмываемое выражение безысходности и тоски. Как будто бы она собирается заплакать, но крепится из последних сил. Если спросить у стороннего наблюдателя, счастлива или несчастна эта женщина, он без сомнения выберет второе.

– Видишь? – дрогнувшим голосом спросила Ольга. – Я знаю, ты видишь… А ведь когда-то я была совсем другой. Первой красавицей на курсе. Беззаботной, смешливой, без царя в голове… Помню, донимал меня один преподаватель. Не знаю, почему он так меня невзлюбил. И я решила его разыграть – притворилась, что выпрыгиваю из окна. Прямо на его семинаре.

– Как это? – удивилась Настя.

– А вот так, – подмигнула Ольга Константиновна, и на секунду из-под ее утомленного печального лица выглянула та самая озорная хохотушка, о которой она рассказывала. Выглянула – и тотчас же скрылась обратно. – Там был небольшой балкончик. Я спрыгнула на него, а потом спустилась вниз по пожарной лестнице. Восьмой этаж!

Настя представила себе, как Ольга Константиновна с ее розовыми акриловыми ноготками, с ее каблучками и узкими юбками, карабкается по пожарной лестнице. Воображаемая картина в жанре абсурда.

– Да-да, так и было! А еще однажды мы угнали трактор! Нас тогда отправили в колхоз, на картошку, тогда всех туда посылали…

От воспоминаний она даже раскраснелась. Настя слушала и недоумевала – ну зачем она все это рассказывает? И какое отношение ее бурное прошлое имеет к Давиду Даеву?

А Ольга самозабвенно вспоминала, как она поцеловала незнакомого милиционера, когда ей был двадцать один год. На спор. Вот так запросто – подошла, сначала спросила, сколько времени, а когда он опустил взгляд на руку с часами, метнулась вперед и ткнулась пересохшими от волнения губами в его гладко выбритую щеку. Милиционер был совсем молоденьким. Может быть, ее ровесником. Он даже не сделал попытки ее задержать, просто растерянно смотрел, как она убегает… А как весело было, когда они с подругами устраивали святочные гадания… А когда купались в Москве-реке голышом! А когда обмотали новогодней мишурой спящего в парке пьяницу! А потом Ольга вышла замуж, но веселье на этом не закончилось. Муж ее тоже был с характером, тоже любил пошутить. Чего стоит одна свадьба – на женихе была рокерская куртка и бандана, и это в восьмидесятые-то годы! Их даже в ЗАГС пускать не хотели! В свадебное путешествие отправились в Сочи. Денег не было, поэтому путешествовали автостопом. У них была игра – каждому подобравшему их водителю рассказывать новую историю. Одному соврали, что они конструкторы и испытатели парашютов, другому – что они хирурги, третьему – что известные дрессировщики морских котиков. Ольгин брак был похож на затянувшийся праздник, за восемь лет совместной жизни она так и не узнала, что такое супружеская рутина.

А потом… Потом случилось то, о чем Настя уже знала. Ольгиного мужа застрелили, и жизнь кончилась. Началось выживание – как улитка панцирем, Ольга потихоньку обросла чужой кукольной маской. Со временем боль поутихла, и она научилась жить в новом теле. Но иногда она смотрела в зеркало, и ей хотелось отшатнуться.

– Я слабая, – поморщившись, она отпила терпкого сухого вина. – Я так и не смирилась. Похоронила себя и свое возможное счастье вместе с ним… Не учла, что ему-то проще, его больше нет, а я-то – есть…

– Я вам сочувствую, – выдавила Настя, на которую непрошеная исповедь произвела впечатление.

– Мне даже и в голову не приходило, что жизнь может продолжаться. Я сложила ручки, сдалась… Такая молодая эгоистка была. Закуталась в свое горе, лелеяла его, смаковала, а ведь у меня была маленькая дочь… Вместо того чтобы с ней объединиться, я ее оттолкнула. Отправила в частный пансион. А ведь она взрослая была, в школу уже ходила, тоже переживала очень… Знаешь, как Оксанка любила отца!

Настя деликатно промолчала. Она не могла представить, что Оксана способна кого-то любить.

– Получается, что в тот день она лишилась обоих родителей сразу. Отец стал просто фотографией на гранитном памятнике, а мать – индифферентным голосом в телефонной трубке.

– Ну зачем вы так говорите…

– Потому что так оно и есть… Так ты обещаешь подумать над тем, что я сказала?

И Настя ответила:

– Обещаю.

* * *

Жена Антона была склонна к бытовым мелодрамам. Про таких говорят: в ней погибла великая актриса. Свое горе она умела подать так, что невольные зрители внимали ему завороженно, наблюдали за ним с почтительной торжественностью, почти как за библейским сюжетом. По сути, она была банальной истеричкой. Об этом Антону не один психотерапевт говорил.