Алмаз Времени. Том I. Скитания - Мария Токарева

– Я узнал из разговора стражи на рынке, что завтра утром собираются повесить двух пойманных недавно пиратов, – наконец отозвался Сварт, поднимая глаза.

Сумеречный одобрительно кивнул:

– Значит, сейчас надо выспаться.

Сварт только фыркнул, не слишком уверенный, что сомкнет глаза. Переночевали они в этой же подворотне, заплеванной и грязной. Зато их никто не гнал.

Как Сварт и ожидал, он снова не спал. От бессонницы раскалывался затылок, боль проходила острыми обручами по лбу, ища себе выход над густыми черными бровями. Время отсчитывалось щелчками этой боли в голове, подозрительностью, ощущением преследования. Все не верилось, что его не ищут стражники. А они патрулировали улицы и даже не замечали бродяг. Не иначе, магия. Но менее тревожно от нее не становилось.

Кажется, минут на двадцать сознание все-таки исчезло в чертогах сна, продолжая отсчитывать секунды. Но вот вынырнуло. Сварт встал, разминая шею и плечи, с отвращением глядя на свернувшегося калачиком Сумеречного. Пнул его, будя. Тот невнятно обиженно замычал, разлепляя сонные глаза:

– Ай, чего так грубо?

– Что заслужил, – недовольно бросил Сварт.

Над зданиями уже забрезжил зеленовато-розовый рассвет, туманный, исполосованный сиреневыми обрывками облаков.

Сообщники в масках пошли на главную площадь, где тюремщики действительно уже готовились к казни.

Народ, не гнушаясь подобных «развлечений», тоже вскоре начал собираться, когда солнце поднялось чуть выше над краем горизонта.

Сварт и Сумеречный ждали, стоя поодаль, рассматривали два эшафота с готовыми виселицами, которые пугающе призывно трясли свежими петлями, ожидая добычу.

Сварт никогда не представлял, что может попасться морским стражам, в любом случае живым он бы не сдался. Но вид петель, всегда готовых для шеи пирата, навевал тоску и тревогу.

– Паршивый все-таки план… Вообще, кто попадется? Что за висельники? – сомневался бывший и будущий капитан, недовольно поглядывая на Сумеречного, надевая маску из мешковины и готовя нож.

– Кто попадется, тот и станет командой. Уж явно не хуже тебя. Будто у тебя прежняя команда была не из висельников. Ты продумал план отступления?

– Отступать… М-м-м… Сначала во дворы, потом отсидимся на заброшенной шахте. Там, за городом, – кивнул Сварт. Он внимательно изучил карту местности в лавчонке, покупать не стал, все и так отпечаталось в памяти. Он прекрасно ориентировался по схемам и картам.

– А потом деру из города, – продолжил Сумеречный: – В двух днях пути есть другой город, там легче затеряться.

Сварт согласно кивнул, потянувшись к маске из мешковины.

***

Виселицы петельным приговором качались на ветру. Много ж видели они, сколочены давно. Лишь только петли были свежи. Пираты попадались здесь нечасто.

Виселицы вскидывали жадные веревки, светлея вместе с рассветом, что нагонял людей на площадь. Сумеречный Эльф наблюдал за ними и представлял, как петля стягивается на его шее. Петля времени и проклятья. А вокруг бесновался в предвкушении недалекий народ.

Здание тюрьмы и администрации местной стражи располагалось прямо в центре города, точно служа его главным украшением, расписанное облетевшей красной гризайлью. Так и люди облетали старой штукатуркой.

Вскоре тюремщики вывели двоих из этого здания, из него, из этого безвкусного склепа всех надежд. Нелепого, потому что смерть надежды всегда нелепа. Смерть тела – через раз. Впрочем, у нее ни стыда, ни вкуса нет и не может быть.

Осужденные шли неохотно, на головы им уже напялили грубые мешки, как будто не хотели, чтобы толпа видела лиц полноватого, очевидно, немолодого мужчины в порванном камзоле и тощей хрупкой девушки.

Поймали кого-то незначительного и явно не получили за их головы большую награду. Но если уж кто-то назывался пиратом – полезай в петлю. Для оправдания вечно не хватает и сотен документов, а для обвинения достаточно неосторожного слова. Предательства, доноса, чьей-то выгоды…

Люди вслепую шли на казнь, другие их вели, третьи смотрели. Почему так? Те, что шли, не вырываясь. Боялись, что станет хуже? Те, что вели, так ненавидели, что готовы были сделать еще больнее? А те, что смотрели с интересом, причитали о своих повседневных делах. И легко все-таки исключить кого-то из определения человека. И сделать казнь развлечением.

Сварт хладнокровно оценивал, кто как двигается, куда направляется толпа, как перемещаются стражи, сколько их и с какой стороны лучше заходить. Все верно. Верно. Мозг пирата работал, как отлаженный беспощадный механизм. И только одна деталь в нем грозила вскоре сломаться. Но Сварт об этом не знал. Да и не следовало в это утро ему задумываться. Здесь разворачивалась другая игра, иная драма.

Сумеречный Эльф, вытянув шею, глядел напряженно на осужденных. Глаза его охватывали толпу на площади, виселицы, приговоренных и пугливое пятно раскрывшегося синевой неба, отделенного от полета неподвижной черной птицы, перевернутой в вышине.

Черная птица застыла в небе. Черная птица пропащих судеб. А мысли его, казалось, слились с этой птицей в отделенности и слитности со всем и каждым.

«Никто не хотел умирать, ни один человек. Никогда. Но все-таки она приходит, смерть. И с этим можно мириться, можно протестовать, можно искать вечность, можно паниковать от пустоты… Но это напрасно, с ней ничего не поделать. Возможно, я так спокойно, хоть и скорбно, реагирую на присутствие смерти в этом мире, потому что не знаю своего предела и верую, что он еще не скоро, а возможно, потому что уже давным-давно умер и оказался случайно среди людей с какой-то недостижимой мне целью. И эта версия кажется мне более правдоподобной, но менее логичной, исходя из законов внеземных».

Казнь начиналась, не били барабаны, все было как-то торопливо и нелепо. Никакого зрелища не стоили пойманные пираты, а толпа требовала зрелищ. Толпа… Каждый, выходя из нее, вновь оказывался сам собой, вновь не мог отделаться от мыслей о своей человеческой жизни. И в одиночестве не радовался бы чужим смертям. И они не ведали и боялись своего исхода.

Зато могли устанавливать его для пойманных пиратов, как будто так получая власть над смертью, над неопределенностью. Если бы на самом деле так! Иллюзия крепла в недрах суматошной толпы. Власть над чужой смертью – как будто власть над своей.

Возможно, по этой же причине Сварту нравилось убивать. И не только ему. Мнимая власть над смертью и игра с судьбой так притягательны. Они дают утешающую иллюзию бессмертия. Пройти по лезвию и остаться целым, взглянуть в пропасть и не упасть – смерть перестает казаться реальностью. Вот только рано или поздно… Поздно или рано.

Толпа обрела ощущение мнимого бессмертия, когда спотыкавшихся от страха заключенных довели до эшафота, накинули петли на шеи и начали затягивать. Казалось, медленно, хоть до удушья резко. Мысли их путались, они не видели даже, где они. Не видели, лишь слышали толпу, ее гомон без слов, точно язык и слова покинули людей. Тогда что же осталось человеческого?