Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина

А дальше Петя–Бомбист нес Марью Ивановну на руках. Она была дамой плотного телосложения, поэтому он не единыжды укладывал ее на землю, чтоб отдышаться. Но доволок таки до дому.

— Только на диван не клади, я вся в навозе. У порога меня оставь! — стенала Марья Ивановна, но Петр Петрович не послушался, донес, куда приказала Вероника. Его тут же снабдили бутылкой водки, пивом и всяческой снедью на закуску. Бомбист удалился в самом праздничном настроении — надо же, какая удача подвалила! Так бы каждый день ломанных старух таскать!

— Вначале надо сорвать с тебя эти зловонные тряпки, — сказала Вероника, как только Бомбист ушел..

— Вначале Ворсика вымой.

Но кот, на удивление, оказался чистым. Попахивал, конечно, но была ясно — на этот раз ему не удалось совершить любимый экскурс по злачным ландшафтам свинарника. Похоже, несчастного полонили на чистой территории, а уже потом подвесили на муку.

— Бедный Ворсик! Вандалы, убийцы! Это же такая травма для психики, — опять принялась возмущаться Марья Ивановна, но Вероника прервала ее жестким вопросом.

— У вас тут скорая помощь есть?

— А зачем ему скорая помощь? Он же цел.

— Не Ворсику, а тебе, горе мое.

— Какая там скорая… Флора надо попросить, он довезет до больницы.

На утро Флор повез дам в Кашино. Марью Ивановну осмотрели. ощупали, просветили рентгеном. Диагноз был суровым — перелом щиколотки. Тут же был наложен гипс. Больная рвалась домой, но ее и слушать не стали.

— Хоть неделю, но полежать у нас необходимо. У вас на голове ушиб, возможно, сотрясение мозга. И на теле множественные травмы.

— Синяки что‑ли?

Врач не стала уточнять, только еще решительней поджала губы:

— Вам необходим покой и наблюдение.

Марья Ивановна поняла, что спорить бесполезно. Будь она обычной пациенткой, ей бы наверняка прописали домашний режим. Но она была теткой уважаемого человека, больница ждала от этого уважаемого денежной помощи, а здесь предоставлялась реальная возможность перекинуть мостик… Словом, лежите, дама, и не рыпайтесь!

— Верочка, милая, только не уезжай в Москву, — взмолилась Марья Ивановна на прощанье. — Побудь с Ворсиком. Через три дня я точно буду дома.

— Машенька, я волнуйся. Я тебя не оставлю. Вот разберусь в этом деле, тогда и уеду.

— В каком деле? Не понимаю я ничего.

— А тебе и не надо понимать.

На этом они и расстались.

27

Машина ломается всегда не ко времени, но чтоб сейчас, в разгар работы, когда капризная удача сама стала играть в поддавки! В просторечии это называется "стуканул движок". Зыкин шибанул ногой по лысой шине и с грохотом захлопнул дверцу. УАЗик выглядел сейчас особенно старым, битым и пыльным. Поломанный двигатель казался предателем.

— Ишь, хвост поджал! — опер погрозил машине, а потом перевел суровый взор на мастера: — Когда почините?

Тот сочувствующе хохотнул. Уже был произведен предварительный осмотр, результаты были неутешительны. Очень не хотелось возиться с этой рухлядью. Кроме того, всяк знает, что с милиции деньгами не разживешься. Но с опером выгоднее дружить, чем враждовать, поэтому мастер ритуально просклоняв: "запчастей нет… запчасти с других машин снимаем… а ваша, извиняюсь, машина — сама готовая запчасть", пообещал дня через три (если клапана не загнулись), а вероятнее — через четыре, вдохнуть в уазик жизнь.

Перебился бы Зыкин без машины, такое не раз бывало, но вечером позвонили из Верхнего Стана с настоятельной просьбой прибыть туда и как можно быстрее. Звонила родственница Марьи Ивановны Шелиховой, а может подруга, не в этом суть. А суть в том, что эта самая Вероника якобы имела на руках неоспоримые улики. И в чем, вы думаете, она уличала белый свет? В том, что гражданка Шелихова попала в больницу неспроста, и что все это было подстроено.

— Что — подстроено? — негодовал по телефону Зыкин. — Понятное дело — подстроено. Небось, ее кот немерено цыплят передушил. Вот тебе и вся подстройка!

— Кот здесь совершенно не при чем, — сказала настырная подруга. — Нам необходимо встретиться. Завтра я вас жду.

Это хорошо, что она ждет. Зыкин и сам решил наведаться в Верхний Стан, только горячки пороть не хотел. Вот починят машину, тогда другое дело. А тут вдруг подумал — а почему бы ему не дойти до Стана пешком? Мы уже рассказывали о своеобразном расположении деревни — на машине от Кашино до Стана — тридцать километров, ногами через лес — восемь. Диктовал расстояние мост. Река здесь делала петлю. А пешком по лесным дорогам идти — самое милое дело. Через реку можно и вплавь перебраться.

— Куда ты пойдешь по жаре? — воспротивилась жена. — Возьми мой велосипед. Он старый, но надежный. Шины только подкачать.

— Дорогу объясни подробно. Как бы я в лесу с этим велосипедом не заплутался. А то придется эту железку на себе тащить.

Жена с удовольствием принялась объяснять своему неместному мужу предстоящий маршрут. Сразу от новой бензоколонки — налево по шоссе, дойдешь до барака, ну, где раньше валенки валяли, а теперь — придорожное кафе "Лебедь"…. Так вот от него сразу полем и в лес. Там дорога торная, раньше та дорога широкая была, потому что по ней лес возили, а сейчас заросла. Дойдешь до лесничихи, а там — спросишь.

— Какой еще лесничихи?

— Бабки нашей медсестры Сони. Лесничиху зовут бабка Павла. Соня живет у нее летом и каждый день на работу ездит на велосипеде. Но дом лесничихи стоит не у самой дороги. Немного вглубь леса надо пройти. Направо. Найдешь!

— Сколько до этой лесничихи?

— От "Лебедя", наверное, километра три — не больше. Но вообще, зря ты это, Валер, затеял. Останови любой самосвал на шоссе, он тебя до Стана за спасибо довезет, а назад домой художники подбросят.

Но Зыкин не отступился от первоначальной затеи. И чем больше он ее обдумывал, тем больше она ему нравилась. Ему даже казалось, что все словно нарочно кем‑то подстроено в интересах дела, чтоб он прошел пешком тот самый путь, который сделал неведомый злоумышленник, переправившись ночью через Угру. Конечно, он из Стана лыжи в Кашино навострил, куда же еще? Если б он в