В когтях ястреба - Денис Юрин

Моррон видел Линору. Она была так близко… бледная, сидела в карете и дрожала от страха, вполне разумно предположив, что «вендерфортский мясник» на этот раз пришел по ее душу. Штелеру хотелось бы как-то разубедить наставницу похищенной баронессы, найти нужные слова, чтобы привлечь ее на свою сторону и заставить рассказать о происшествиях прошлой ночи, но, к сожалению, эта задача была невыполнима при данных условиях. Трудно проявить чудеса красноречия, когда в простреленном животе бушует костер боли и адское пламя пожирает поврежденные внутренности. К тому же неусыпная стража была уже невдалеке, в каких-то жалких двадцати шагах от экипажа. Четверо солдат продолжали бежать, быстро приближаясь к месту схватки, а двое уже вскинули мушкеты и готовились угостить преступника новой порцией свинца.

В запасе у Штелера было не более пяти секунд. Как можно за такое краткое время завоевать доверие враждебно настроенного к тебе человека, да еще получить от него нужные сведения? Однозначно никак, поэтому моррон не стал попусту тратить время на нелепые заверения вроде: «Это не я!» или «Меня невинно оклеветали!» Линора никогда бы ему не поверила, тем более если она действительно хоть что-то видела собственными глазами. Подстраиваясь на ходу под неблагоприятно сложившиеся для него обстоятельства, барон решил изменить тактику разговора. Стараясь не думать, о разрывающей его изнутри боли, барон подбежал к приоткрытой дверце кареты, рывком распахнул ее и на одном дыхании выпалил в лицо испуганно сжавшейся в дальнем углу наставницы:

– Харчевня «Крылышко куропатки»… ровно в полночь. Жду одну! Не придешь иль с кем-то заявишься, Анвелла умрет!

Огорошив и без того напуганную женщину жестким ультиматумом, Штелер схватил лежавший на сиденье кареты мешок с золотом и быстро захлопнул дверцу. Барон понимал, что поступил крайне жестоко и недостойно, но зато был абсолютно уверен, что красавица придет на назначенную им встречу и не приведет с собой ни стражу, ни слуг графа Норвеса.

Преследователи были уже в каких-нибудь десяти шагах. К счастью, бегущие стражники мешали точно прицелиться стрелкам. Грянувшие один за другим выстрелы из мушкетов лишь сотрясли воздух и напугали уже надевавших ночные колпаки жителей, но не причинили вреда моррону. Пули пролетели совсем близко, одна даже шваркнула по дверце кареты, ободрав с нее краску, но не причинила живой мишени никакого вреда, разве что пара острых щепок вонзились барону в левую щеку.

Наверное, моррон мог бы победить в неравном бою с шестью стражниками, да только в кровопролитии не было смысла. Стражников в Вендерфорте великое множество, а он всего один и должен себя беречь для выполнения куда более важных задач, чем бессмысленные уличные потасовки.

Рыча и одновременно обливаясь слезами от выворачивающей кишки наизнанку боли, барон бросился бежать, надеясь скрыться от блюстителей общественного спокойствия в ближайшей подворотне. Никак не желавшая угомониться резь в животе необычайно замедляла его движения, но, к счастью, стражники изрядно подустали от долгой пробежки в тяжелых доспехах да так и не сумели его догнать. Забежав во двор небольшого дома, моррон довольно шустро, учитывая обстоятельства, залез на крышу старенького сарая, пробежался по ней, спрыгнул, еще пробежался, с грехом пополам перевалился через высокую ограду и только там позволил себе остановиться и немного перевести дух.

За деревянными досками забора царила абсолютная тишина. Он убежал, стража потеряла его след, а жители дома, на задворках которого он оказался, уже закрыли ставни и наверняка благополучно и благонравно, как это и полагается степенным горожанам, отошли ко сну.

До назначенной встречи в харчевне оставалось чуть меньше двух часов, а моррону еще нужно было успеть где-то раздобыть плащ. Человек, разгуливающий по городу с дыркой в животе и в залитом кровью камзоле, не может не вызвать подозрений, и дальше первого поста стражи он не пройдет.

Едва успокоив сбившееся во время бега дыхание, Штелер пытался собраться с мыслями и сообразить, что вернее: ограбить ли одну из уже закрывшихся на ночь лавок портных, влезть ли через окно в находившийся перед ним дом и тихонько покопаться в гардеробе спящих обитателей или поступить еще проще – сорвать плащ с припозднившегося прохожего.

К сожалению, оптимального решения этой непростой задачи он так и не нашел. Ослабевший после ранения организм настырно требовал отдыха, и барона совсем неожиданно потянуло в сон. Аугуст упорно пытался сопротивляться внезапно навалившейся на него дреме, но, кроме натертых глаз да век, его усилия ни к чему не привели. Голова закружилась, мышцы тела сами собой расслабились. Закрыв глаза, барон сперва сполз спиной по забору на землю, а затем, не в состоянии удержать свое тело даже в сидячем положении, бессильно завалился набок и тут же заснул.

* * *

В забытье не ощущаешь времени. Оно летит незаметно, и трудно сказать, сколько ты провел в беспамятстве: час, день, а может, и год. Когда Жал приходил в сознание, то ему далеко не всегда удавалось открыть глаза. Похоже, ему в веки влили свинец, такими они были тяжелыми. В эти мгновения он не ощущал окружающий мир, не знал, что творится вокруг и где лежит его обессиленное тело. Зато голова наполнялась мыслями, притом чужими, непонятными обрывками не связанных между собою фраз, звучащих почему-то на неродных для него или совсем неизвестных языках:

– При ковке главное – следить за работой мехов… Плавне, плавне на рычаг дави! – кричал рассерженный гном.

– Когда они в пехоте нашей завязнут, вот тут конница и ударит! – заглушил бас кузнеца-гнома мяукающий голос виверийского полководца.

– Хорошо пивко пробрало! Эх, девок бы щас! – коверкал слова филанийского языка охмелевший шевариец.

– Квендо армис непэра! Диатока монва осцело… къерг! – звонко смеялась молоденькая девица на языке, который сержант не только не знал, но даже ни разу в жизни не слышал.

– Гирб, точнее молотом бей! Эк чудо-секирка получится!

– Фланговые удары хороши под конец сражения! Если ударить раньше, то противник введет в бой резерв!

– Девки-то, девки-то где?! Мне б попышнее!

– Синета пиорва квол… Армис делока!

Вот такая забавная многоголосая чехарда творилась в голове Жала, когда он не мог приподнять отяжелевшие веки. В тех же случаях, когда ему все-таки удавалось открыть глаза, перед взором пленника представали смутные, расплывающиеся контуры и очертания: сырая, покрытая мохом и плесенью стена темницы, рука, подносящая к его рту чарку с пахучим отваром, распоротая брюшина и руки, копошащиеся в его внутренностях.

Посещали плененного солдата и совсем иные видения. Вот он куда-то бежит, обгоняя скачущую рядом лошадь; вот тренируется, ловко нанося удары мечом по троящемуся контуру противника в латах; вот таскает огромные камни на вершину горы, а затем спихивает их ногой обратно. Возникавшие в одурманенной голове картинки были одна абсурдней другой. Однако, когда они проносились перед взором Жала, он не чувствовал ни боли, ни усталости. Сержант не ощущал ровным счетом ничего, даже когда по чьему-то приказу усердно бился о каменную стену головой.