Персональный миф. Психология в действии - Вера Авалиани

Тут вмешался в наш спор Вадим.

– Ты давай читай дальше. Я хочу скорее убедиться, что Ирина к алкоголизму, наркотикам не имеет склонности. Ну и… ну и не сексоголик.

Ирина засмеялась раскатисто.

– Этот тоже честный. Но помни, что выбираешь – жениться – не жениться не только ты, но и я. – Слова прозвучали жёстко.

– Я помню, – очень серьёзно, без обиды сказал Вадим. – Я ведь из неблагополучной семьи, а Игорёк и вовсе с плохой наследственностью. Вот я и ищу способ остановить наши с ним несчастья…

– Ну что, читаем дальше – или сперва окрошку приготовим? – спросила Ирина.

– А давайте мы с вами будем крошить овощи, а Олег нам будет читать.

– Ну, если ты так торопишься, я вообще могу скинуть тебе в ноутбук текст Ирининой книги, и ты прочтёшь его дома.

Вадим на секунду задумался.

– А можно то и другое? – осведомился он, открывая холодильник в поисках редиски и огурцов.

– У нас овощи ещё на грядке, – Ирина показала ему жестом куда-то за окно. И он, как и Олег в первый день, просто подошёл к окну, перегнулся через подоконник и сорвал всё, что надо.

А Олег продолжил чтение.

«Не скоро я оправилась от этого потрясения на сороковой день после смерти мамы. Наверное, я бы и вообще больше никогда и ни на что не решилась, если бы не появился сперва один неотразимый мужчина, который был женат, – и писать я о нём не буду. Но после его нежности и благородства в отношениях у меня постепенно пропал страх перед мужчинами. И «забежал на минутку» и остался на несколько лет не человек, а готовый персонаж из числа редких в моей жизни комедий.

Им был наполовину француз наполовину швед Фредрик.

Его я увидела на заседании инвесторов, прибывших предложить свои услуги молодой новой стране.

И я ухитрилась на это мероприятие в небольшом зале Президентского дворца опоздать. Но всё же просочилась в дверь под недовольными взглядами великих мира сего и плюхнулась на ближайший к двери стул к кому-то на колени. Все засмеялись, и это разрядило обстановку.

Тот, на кого я села, выскользнул из-под меня и ушёл вдоль ряда прессы к последнему незанятому стулу, чтобы не препираться со мной. А я, облегчённо вздохнув, достала блокнот и авторучку и начала записывать, что говорил президент инвесторам, когда почувствовала на себе чей-то неотрывный взгляд, буквально прожигающий меня. Я подняла глаза и увидела почти Рамаза, только более самоуверенного и лощеного по-западному, в великолепном костюме. Он сидел, положив ногу ботинком на колено, почти рядом с президентом, но отвернувшись от него в мою сторону, и ел меня глазами.

Но, несмотря на внешнее сходство с Рамазом, это всё же был не он. Хотя позже оказалось, что при разных годах рождения у этих двух мужчин день рождения был один – 26 декабря. Но тогда я об этом не знала.

Надо сказать, что в те времена я была готова к тому, что как только я появляюсь где-нибудь (точнее сказать – появлялась), то всё начинает происходить будто только для меня. Все становятся более красноречивыми, вдохновенными и подтягивают животы и поглядывают во время речи. Я служу катализатором некоего процесса, потому что не только симпатична, но и слушаю внимательно, выражая лицом, что я думаю. Поэтому лекторы, председатели собраний и ведущий шоу неизменно выбирают в качестве слушателя именно меня. Позже я знала, что отношусь к редкому психотипу женщины-музы. А тогда всё приписывала своему кокетству. Так было и на этот раз.

А в перерыве ко мне подошёл этот черноглазый красавец и сказал на ломаном русском комплемент, который я цитирую уже много лет за его комизм: «Дорогая Дама, я всё время смотрел на ваша шея, она как лебёдка». Конечно, он хотел сказать, что шея у меня, как у лебедя, но я-то представила толстый перекрученный канат – лебедку и засмеялась, как ненормальная. Он смотрел на меня спокойно, даже не обиженно. Тогда я объяснила, что такое лебёдка, он улыбнулся вежливо – у него не было чувства юмора вообще. Зато ум, сердечность и член были очень даже развитыми. Когда я отсмеялась, он позвал меня выпить кофе в буфет. И там спросил, что бы я ему посоветовала, чтобы контракт на поставку оборудования для золотоперерабатывающего завода достался той шведской фирме, представителем которой он является в Москве. И фирма эта принадлежит его тестю.

– А вы напишите предложение на казахском языке и вышлите его сюда не по факсу, а в конверте на имя президента не из Москвы, а из Стокгольма. У Казахстана всего три года независимости, так что знания шведами национального языка не может не польстить. Так что на ваше предложение обратят внимание, и вы обойдёте конкурентов. (К слову сказать, так оно и произошло впоследствии.)

– Спасибо, я так и сделаю. Как я могу вас отблагодарить за совет? – тактично подъезжал Фредрик. – Может быть, мы встретимся сегодня вечером, ведь этой ночью я улетаю в Москву?

– Нет, лучше как-нибудь в другой раз, – так же вежливо отказалась я. – Ко мне на один день приехала университетская подруга из другого города, и мы собирались с нею пообщаться.

– Хорошо, но дайте мне ваш личный телефон, пожалуйста (теперь он выговаривал слова особенно тщательно, чтобы я больше не смеялась над ним).

Я дала телефон. Точнее, визитку, где значился мой рабочий адрес газеты «Караван» и личный тоже. Но он позвонил в тот же вечер, причём одновременно по телефону и в дверь…

Тогда, когда мы ещё об этом и не слыхивали, у Фредрика – в тот момент двадцатитрёхлетнего парня, уже был спутниковый телефон – подарок тестя. Но он им не козырял, просто он приехал на девятый этаж интуитивно – не на всех дверях были номера. Но мою он уже нашёл и сообщил по телефону, что стоит и смотрит на подкаблучницу (у меня на двери вообще-то гвоздиками выбита подкова). Я от этого неправильного, но редкого слова прыснула и открыла дверь. В лицо мне пахнуло дивным ароматом. Как оказалось, пришёл гость с букетом лилий.

– Я заскочил по дороге в аэропорт поблагодарить вас и выпить чаю. Вы же сказали, что мы выпьем с вами чашку чая? – Он спокойно, как к себе домой, вошёл в квартиру, снял ботинки – хотя на Западе так не делают, но, видимо, короткая жизнь в Москве дала ему этот ментальный опыт. И по этой же, наверное, причине прошёл сразу на кухню. А я оглушённо соображала, выдержит ли моя небольшая ваза такой громадный букет.

Фредрик уселся поудобнее на шаткой табуретке и своими рекламно-белыми и крупными зубами впился в недоеденный бутерброд с солёным огурцом, глядя искоса на мою реакцию и улыбаясь очень интимно. И был при этом таким красивым, что казался нереальным.

А я взяла за дверью в кухне трёхлитровую банку и налила в неё воды. Когда цветы были установлены совместно на столе, наши руки скрестились не то и в правду нечаянно, не то специально, и он погладил пальцем запястье, словно извиняясь. У меня защекотало в горле от этого лёгкого прикосновения.

Я очень растерялась. У меня в гостях и правда была Галя. Собственно, не столько в гостях, сколько на постое, раз она приехала в Алма-Ату в командировку от своей джамбульской газеты. Галя к тому же за время, что мы не виделись, стала буддисткой и ещё более странной, чем когда мы учились. Ей стало присуще выражение чванливой святости, она в тот момент, как пришёл Фредрик, читала мантры в дальней комнате и на звонок в дверь даже не прервалась, чтобы полюбопытствовать, кто пришёл.