Я - сталкер. Война Зоны - Андрей Левицкий

Вот так думаешь, что способен прогнуть мироздание под себя, изменить прошлое, а на практике получается, что оно тебя вообще не берет в расчет. Ты мнишь себя главным действующим лицом этой пьесы, а на деле ты обычный статист в чужой игре. Ничего, это мы еще посмотрим!

Кое-как я поднялся на локтях и попытался осмотреться. Поначалу предметы кружились и смазывались, не удавалось сфокусировать взгляд, когда наконец круговерть остановилась, я обнаружил себя в обезьяньей клетке, в наручниках и на цепи, вбитой в стену.

Ты умеешь пользоваться отмычкой, да, но попробуй дотянуться до двери!

– По-про-буй, – попытался сказать я, но изверг набор непонятных звуков, на которые откликнулась обезьяна за стенкой:

– У! У-у, у-у-у!

Клетки располагались на одной стороне, напротив была белая стена и запертая дверь, тусклая лампочка над ней давала анемичный свет. Цепь была достаточно длинной, чтобы встать, и слишком короткой, чтобы дотянуться до стены. Покачиваясь, я поднялся, подергал цепь, но она, естественно, не поддалась. Только башка разболелась. На четвереньках я обследовал пол сантиметр за сантиметром, но не нашел проволоку, булавку или спичку.

Сел, осмотрел цепь и прикинул, получится ли себя удавить при необходимости, потому что предстоящая процедура страшнее смерти. Хуже всего, что я раскрою план Пригоршни.

Все время я жил для себя, а теперь собственной жизни осталось несколько месяцев – смысл за нее цепляться? Пришла вполне здравая мысль о том, что не цепляться еще глупее, впереди – небытие. Даже если допустить существование загробной жизни и реинкарнаций, это буду не я, а совершенно другое существо.

Так что пока отставить декаданс!

Мозг так буквально воспринял команду, что начал думать о дальнейшей жизни под программой, утешать меня, что все не так уж и страшно, я вылечусь и научусь жить заново, буду верить в великую идею освобождения славян из-под семитского ига… Все равно основы моей личности останутся, я буду продолжать существовать, радоваться жизни, познавать неведомое, мало того, у меня появится больше возможностей.

Другой неизлечимо больной с радостью променял бы условную свободу на долгую жизнь, для меня это неприемлемо.

Опершись о стену, я начал лихорадочно думать, искать выход, но бегал по кругу. Без посторонней помощи мне не выбраться. Пригоршня придет через несколько дней. Можно попытаться освободиться, когда Иггельд повезет меня в лабораторию, но он не настолько глуп, чтобы предоставить мне такой шанс.

Ручка двери шевельнулась, дверь тихонько приоткрылась. Иггельд не может уснуть и пришел побеседовать? Что ж, для него есть правдоподобная версия событий. Я расскажу, что вернулся из будущего, где в Институте начался ад – вырвались из клеток мутанты, началось восстание, и я понял, что к чему, вернулся, чтобы все остановить. Вполне в стиле «Терминатора», я бы не поверил и все равно устроил бы допрос.

Дверь не спешила открываться. Если б не видел, как опустилась ручка, подумал бы, что это особо настойчивый сквозняк. Наконец дверь распахнулась, и порог переступила Таня – осторожно, на цыпочках. Она инстинктивно пригибалась, озиралась по сторонам. Обезьяны, завидев человека, заверещали, принялись носиться по клеткам, требовать еды и внимания – Таня съежилась, желая слиться с фоном, потому что рев животных может потревожить спящего Иггельда.

– Чем тебе помочь? – прошептала она одними губами.

Надо же, живая! Как будто не она сегодня умирала у меня на руках. Хотелось обнять ее, убедиться, что это не сон.

– Мне нужна проволока или шпилька, – шепнул я. – Ключ ты все равно не достанешь. Потом мы вместе отсюда уходим. Согласна?

Она вспыхнула, приложила ладони к щекам, я продолжил:

– Про твои чувства ко мне знаю, ты сама во всем призналась, позже расскажу как.

Похоже, Таня подготовилась, бросила связку из шпилек, булавок и проволок разной толщины, она со звоном упала мне под ноги.

– Не рискуй попусту, – продолжил я. – Иди во вторую лабораторию, туда, где был склад, и жди, там потайной ход… Кстати, который час?

– Час ночи, но они не спят. Иггельд всех на уши поставил.

– Где он?

– Не знаю, вроде на поверхности, в баре.

Она вытащила из кобуры пистолет, из кармана – глушитель, просунула за решетку и толкнула ко мне. Я заметил, что ее рука трясется.

– Уходи. Дальше я сам.

Она одарила полным тоски взглядом и послушалась. Только бы никто не придал значения тому, что она шастает посреди ночи!

С наручниками я возился не дольше минуты. Щелк! Они со звоном упали под ноги. А вот замок на решетчатой двери меня озадачил, упругая проволока не подошла, пришлось мастерить отмычку из шпильки и долго ковырять механизм. Наконец замок не выдержал моего напора, дверь открылась и, провожаемый обезьяньим ревом, я выскользнул во вторую комнату, лабораторию, загроможденную лабиринтами для крыс, где мы с Иггельдом ранее вели беседы.

В коридоре везде камеры, которые просматривает охрана, здесь камер нет. Я распахнул шкаф, где висели стерильные зеленые костюмы наподобие тех, что носят хирурги, надел рубаху, штаны, которые оказались короткими, распаковал и нацепил стерильную салатовую маску и завершил картину шапочкой-таблеткой.

Выпрямил спину и уверенным шагом пересек коридор под прицелом камер. Распахнул дверь склада, запер за собой. Таня ждала меня там, нарезала круги вокруг фантастического кресла, закрывающего потайной ход. Завидев человека в маске и медицинском костюме, переменилась лицом, прицелилась из АК, а когда я снял маску, просияла, бросилась навстречу, но не рискнула повиснуть на шее. Я поцеловал ее в щеку, махнул на кресло:

– Под ним – второй этаж, тайная часть Института, где Иггельд держит пленников и заставляет на себя работать. Здесь творятся страшные вещи, надо убираться… Вспомнить бы, как отодвинуть кресло!

Все, что я помнил, – Иггельд нажал что-то на правом подлокотнике. Пришлось жать на все кнопки. Сперва вспыхнуло освещение, потом опустился шлем, замигали лампы на мониторе, встроенном в стену, выехал приемник для артефакта. Я забрал у Тани автомат и разнес приемник прикладом. Когда принялся прикладом бить монитор, взвыла сигнализация, и я вернулся к подлокотнику, дернул его на себя, попытался повернуть влево – без толку, вправо – щелк!

Кресло вздрогнуло и вместе со мной на станине отъехало в сторону, открывая плохо освещенный зев тайного хода. Прикладом я пару раз ударил шлем, рассчитывая, что он оторвется, но прибор оказался довольно прочным и лишь слегка погнулся. Возиться с ним не было времени.

Здесь камер тоже не было. Прежде чем уйти, мы с Таней перевернули шкаф и подперли им дверь, которая открывалась внутрь. На несколько минут это их задержит.

По лестнице я бежал первым с автоматом на изготовку, Таня шла следом, дрожащим голосом что-то бормоча. Нет в Татьяне авантюризма! Она переступила через себя, нарушила все запреты и поставила себя вне закона, вот она, сила любви!