Диво - Павел Загребельный

Но сказал совсем другое:

- Зачем нам торопиться?

- До окончания тепла нужно выбраться отсюда, - сказал Какора. - Должны быть в Киеве до первых холодов. Дорога трудная и длинная.

- Не знаю, пойду ли я, - ответил хлопец.

- То есть как?

- А зачем ты мне нужен? Лучука убил? Мы к тебе с добром, а ты - злом ответил?

- Не ведая.

- Такая у тебя душа нечистая. Не могу я с тобой.

- Заберу, - пригрозил Какора. - Присилую.

- Попробуй.

- А если нет - мечом ударю, как и твоего сопливого...

Он не успел закончить. В Сивооке закипело то непостижимое, что получил он в наследство от деда Родима, он подскочил к купцу, схватил его за корзно, встряхнул, а когда отпустил, тот полетел торчком и плюхнулся крестом в густую траву. Хлопец встал над ним, сторожко следя за каждым его движением. Когда правая рука купца потянулась к мечу, Сивоок молниеносно наклонился, отбросил руку купца, выхватив у него из ножен меч, и уже спокойно сказал:

- А теперь вставай.

- Так вот же и не встану! - в отчаянии заревел Какора.

- Лежи, ежели хочешь!

- И буду лежать, пока трава сквозь меня прорастет.

- Лежи.

- А ты в аду гореть будешь за то, что душу христианскую погубил.

- Бесовская у тебя душа, - сказал Сивоок и, не оглядываясь, начал спускаться с вала к Ягоде, которая уже обеспокоенно посматривала вверх.

Какора еще немного полежал, потом встал, почесываясь и сквозь зубы проклиная своего спутника, побрел следом за непослушным отроком.

Ягода стояла внизу с поднятым вверх личиком, казалась еще меньше, чем до этого, зато глаза ее словно бы увеличились до необозримости, заслонили Сивооку весь мир, он уже и не знал, ее ли это глаза или глаза далекой и наполовину забытой Велички или же просто зеленая сочная трава и таинственность лесных зарослей, которые манят его к себе, пробуждают какие-то еще неведомые силы в теле. А когда очутился возле Ягоды и увидел ее настоящие глаза, увидел, как они блестят в ожидании, в искушении всем женским, что только возможно и чего он еще не ведал, то застенчиво отвернулся и пробормотал:

- Глупый купец: боялся наткнуться на меч, когда будет спускаться, вот и отдал его мне...

- У него такое брюхо, что и наткнуться может! - засмеялась Ягода.

- Завтра трогаемся, - неизвестно для чего болтнул Сивоок.

Ягода молчала.

- На рассвете, - добавил он еще.

Ягода молчала.

- Потому как далеко до Киева.

Ягода не промолвила ничего.

- А дорога тяжелая.

- Ну и поезжай себе, чего разговорился, - небрежно сказала она изменившимся голосом.

- Переночуем и - айда, - словами Какоры сказал Сивоок.

- Ночуйте, - уже и вовсе холодно промолвила Ягода. - Поставьте шалаш на торжище да и спите. Тепло.

Тут к ним подоспел запыхавшийся Какора; он еще издалека махал руками, угрожал кулаками Сивооку, но хлопец не дал ему разбушеваться - протянул навстречу меч, рукояткой вперед, так что купец даже попятился от удивления.

- Не боишься? - вопросительно прохрипел он.

- Отчего бы должен бояться?

- Ну-ну, - вздохнул Какора. Но как только засунул меч в ножны, сразу же ожил и загорланил: - Гей-гоп! Теплу жону обойму!

Раздвинув руки для объятий, Какора неуклюже пошел на Ягоду, она вывернулась, бросилась бежать.

- Пошли теперь к Звениславе! - крикнула гостям. - Велела, чтобы привела вас к ней!

- В конце концов, купец должен быть купцом, а женщина - женщиной, пробормотал Какора, потом увидел Сивоока и добавил: - А молокосос молокососом.

...У Звениславы не двор, а цветник. Ничего, кроме цветов. Краски возможные и невозможные. Тут были цветы даже черные, не было лишь зеленых, да и то, видимо, из-за того, что хватало зеленых листьев. И хата у Звениславы тоже была вся в ярких цветах, снаружи и изнутри; и так напомнило все это Сивооку деда Родима, что ему даже захотелось спросить у старухи не знала ли она случайно Родима, но вовремя спохватился.

- Любо мне среди этого, - провел он рукой, и старуха улыбнулась, потому что редко ей встречались такие чуткие к красоте души.

- Красивый город, - добавил Какора, - но люд вельми странный.

- Почему же? - спросила Звенислава, приглашая гостей садиться за стол, за которым уже были яства и густые напитки в глиняных, радужной расцветки жбанах.

- А не меняют ничего!

- Видно, не хотят.

- Почему же не хотят?

- Потому как не верят.

- Купец - гость. Ему всюду верят.

- Да только не у нас. Тут доверчивых не осталось. Все ушли и не вернулись.

Второй раз слышал это Сивоок и никак не мог понять, что бы ато означало.

- Бог вам нужен новый, - степенно произнес Какора, - христианский бог все сердца склоняет в доверии.

- У нас есть свои боги. От предков достались нам боги, других не желаем.

- Христианского бога славит весь мир, - посасывая вкусный напиток, посланный, право же, не христианским богом, разглагольствовал Какора, - эхо проносится между морями и лесами. А вы сидите в своем городе и - ни с места.

- А что нам?

- Богатство новое добыли бы.

- Нам своего хватит.

- Серебра-золота, дорогих паволок, сосудов.

- Все у нас есть: леса и воды, золото и серебро, хлеб и мясо, рыба и мед, воздух здоровый, земля щедрая, лес, дающий мед, воды прозрачные, жены красивые, мужи умелые, кони быстрые, коровы молочные, овцы с мягкой шерстью. Чего нам еще?

- Ну, "чего", - пережевывая копченого угря, сказал Какора, - человек должен быть человеком, как купец купцом.

- Вот и оставайся, а мы тоже останемся сами собой. - Звенислава кивала прислугам, одетым в длинные белые сорочки, чтобы подкладывали гостям, подливали им, сама же не прикоснулась ни к еде, ни к напиткам. На Ягоду, прошмыгнувшую через комнату, взглянула так сурово, что та исчезла мигом.

- У христианского бога храмы вельми красны, - не в лад выпалил Сивоок, у которого глаза разгорелись от красок, и, наверное, впервые в жизни ему самому захотелось поколдовать с красками и сотворить что-то небывалое, невиданное доселе.

- Не знаю, какие храмы, потому что и наших богов жилье не хуже, спокойно сказала Звенислава, - а только ведаю, что тому богу первой поклонилась бабка нынешнего князя Киевского, а жена была коварной и неправой. Ибо когда пришли к ней послы нашей Древлянской земли да спросили, не пойдет ли она за князя нашего Мала, то не отказала она честно, а осыпала их хитростями, - дескать, люба мне ваша речь, мужа моего мне уже не воскресить, но хочу вас завтра перед людьми своими угостить, а сегодня возвращайтесь в лодью свою, и лягте в лодье, и величайтесь, а когда утром пошлю за вами, то скажите: "Не поедем ни на конях, ни на возах, ни пешими не пойдем, несите нас в лодье". И так и случилось, и понесли их в лодье во двор к княгине и бросили вместе с лодьей в глубокую яму, вырытую по велению княгини. А она еще и пришла да наклонилась над ямой и спросила: "Хороша ли вам честь?" А потом велела сжечь древлянских послов и засыпать землей.