Киллер на диете - Дарья Калинина

Конечно, они понимали. Животное медленно издыхает, не будучи в состоянии опорожнить кишечник. Ведь у него внутри уже образуется камень!

– Б-р-р! – передернуло подруг.

Теперь они повнимательнее присмотрелись к старушке. Честное слово, человек, выбравший такой садистский способ расправы с домашними грызунами, вряд ли способен вызвать у них симпатию. Но, кажется, старушка ничего такого ужасного в этом способе травли чебурашек не видела.

– У нас в деревне всегда так с грызунами поступали, – авторитетно повторила она. – И никогда у нас в Прянишкине зерно в амбарах не портили крысы и мыши так, как в соседних деревнях!

– Прянишкино?! – хором воскликнули подруги. – Так вы родом из Прянишкино?!

– Перед войной жила там, – кивнула старушка. – Потом на фронт пошла добровольцем. Да и то сказать, правильно сделала. От смерти, можно сказать, спаслась через свой поступок! На фронтето меня не убило. А когда Прянишкино горело, меня там уже не было. Да и что мне в деревне делатьто было? Я молодая тогда была, незамужняя. А так и на фронте пригодилась, и мужа себе там хорошего подыскала. И в Германии с ним долгое время после войны жила. А в Германии жизнь куда как быстро наладилась. Вроде бы и разруха у них была пострашнее нашей, а както они отстроили все, наладили… Через несколько лет уже и не заметно было, что по стране война прокатилась. Конечно, мы в Восточной Германии с мужем были. Но люди говорили, что в ФРГ еще лучше жизнь была.

Болтливая старушка, уже забыв про досаждавшего ей чебурашку, все говорила и говорила, рассуждая сама с собой о делах минувших дней. Подруги ее уже не слушали. Они думали о том, как сказочно им повезло. Первая же знакомая Петровны – и тоже родом из Прянишкина! Впрочем… Впрочем, Петровна ведь и не была вовсе родом из этого Прянишкина. Она была найденышем. И крестьяне поселили приблудную девочку у себя только из жалости и невозможности сдать ее органам опеки, которые во время войны были заняты совсем другими делами.

Значит, девушкам следовало теперь действовать очень осторожно, чтобы не спугнуть эту потенциальную свидетельницу. Возможно, она хорошо помнит Петровну. Да и как иначе, если ее телефон был записан среди других номеров, по которым звонили Аюша или Петровна.

– Скажите, как интересно! – воскликнула Мариша. – Значит, вы на фронте побывали?

– И награды имею. За взятие Берлина. И другие. После войны мне их уже дали.

Ага, значит, старушка воеватьто воевала, но особенно при этом не высовывалась. На передовую не ходила и в битвах не участвовала. Вот Маришин дед вернулся с войны с тремя орденами и пятью медалями. Но эта бабушка, наверное, служила в полку, который всю войну простоял в тылу. Поэтому и сохранились у нее о войне такие теплые ностальгические воспоминания.

Маришин дед, пройдя через весь фронт по самой передовой, о войне вспоминать не любил. И тех, кто его просил об этом, резко обрывал.

– Напрасно думаете, что война – это вам вроде пикника, молодой человек, – суховато говорил он. – Война – это кровь и смерть! Война – это значит ходить, досыта никогда не жравши, спать на сырой земле и вернуться домой с туберкулезом, контузией и нервным расстройством. И это еще если тебе очень повезет! Потому что если тебя даже и не пристрелят и ты не взорвешься на вражеской мине, то спокойно спать ты все равно не сможешь еще очень долго.

А вот эта старушка с удовольствием вспоминала военные и особенно послевоенные дни, когда на территории проигравшей войну Германии, будучи женой советского офицера-победителя, она чувствовала себя настоящей королевой. Наверняка, она не стеснялась оскорблять бедных, ни в чем не повинных мирных немецких горожан самым отвратительным образом, кичась собою и демонстрируя всем свою мелкую деспотичную натуру.

М-да, моральный портрет этой старушки вырисовывался далеко не самым симпатичным образом! Но подругам выбирать было не из чего. И поэтому они засунули подальше просившиеся на язык комментарии и приготовились подружиться со свидетельницей, какой бы неприятной она им ни казалась.

– А как же вы не побоялись уйти на фронт из родного дома?

– А чего там бояться? Немец уже в трех шагах от нашей деревни был. Вот я и подумала – чего мне ждать? Надо дать деру, пока остальные на немца горбатиться будут!

– А ваши родители?

– Померли, должно быть, – равнодушно отозвалась старушка. – Коли в войну их не убило, так теперьто уж точно померли.

– Значит, вы так их больше и не увидели?

– Нет.

– И никого из своих родных не встречали?

– Нет. А зачем? – искренне удивилась старая женщина. – Зачем они мне? Чем они могли бы мне помочь? У меня и у самой все хорошо в жизни сложилось. Муж отличный попался. Прапорщик! Всегда все в дом. Никогда ничего из дому. Хороший человек, мир праху его! Детей у меня есть двое, внуков трое, правнуков – шестеро. Живут все отдельно, я сама так захотела. Но они мне регулярно звонят и вообще помогают.

– Правнуки? Сколько же вам лет?

– К девяносто мне уже катит, – отозвалась старушка, поразив этим заявлением подруг.

Старушка выглядела лет на семьдесят, никак не больше! Видимо, спокойная одинокая жизнь, когда молодежь всегда под рукой, но все же живет отдельно, дает свои плоды. Ну и здоровье тоже. Похоже, у бабки просто отменное деревенское здоровье!

– Но неужели вам никогда не хотелось повидать вашу родную деревню?

– А зачем? – опять пожала плечами старушка. – Мне рассказывали, что ничего там, кроме горелых бревен, и не осталось.

– Рассказывали? Кто?

– Да приходила тут ко мне одна девчонка… Не из наших, должно быть. Признаюсь, я ее даже и не помню. Но наших стариков она всех по именам знала, так что, должно быть, действительно в Прянишкине жила какоето время перед войной. Впрочем, я на мелких ребятишек в те годы внимания не обращала. У меня свои интересы были! А из мелких мне своих собственных братьев и сестер хватало. Мать девятерых после меня родила. Хорошо еще, что четверо в младенчестве померли. Но все равно многие в живых остались. Как вспомню, так вздрогну! За каждый кусок сахара между мелкими начиналась драка. Обувку по очереди всем покупали, платья красивого у батьки и то не допроситься было! То мальчишкам на портки и рубахи деньги шли. То девчонкам на ленты! Всегда – меньшим. А я – вроде как и не у дел совсем!

Сказывалась в ней давняя обида на родителей. И, похоже, Нина Ивановна, вылетев из родного гнезда, выйдя замуж и обретя материальное благополучие, очень боялась, как бы ее младшие братья и сестры не пронюхали об этом. И не свалились бы всей ордой ей на голову. Поэтому и не искала она своих корней. И в Прянишкино никогда больше не совалась. Вдруг что случится… нежелательное? Вдруг там ктото из ее родни остался и теперь нуждается в помощи?

– А кто к вам приходил? Вы сказали, девочка?

– Да какая она теперь девочка! Старуха! Такая же, как и я. Помоложе меня, но ненамного. Ольгой ее звали. Да откуда я ее помню? У нас перед войной в деревне около сотни дворов было. И в каждом – по пять-десять человек в семье. Ну взрослых я еще помнила раньше. А уж малышню…