Чужак - Симона Вилар

— Я не забыл, что было некогда, Ясноок. Однако, в отличие от меня, ты все эти годы носил свою ненависть в себе, лелеял ее. Это так похоже на вас, варягов: жить ради мести. Но я полянин, я всегда жил в этом краю, всегда был волхвом, служил людям, служил Перуну-Громовержцу. Несу я свою службу и теперь. Поэтому и принял тебя. Ты посланец Вещего. Того, перед кем склоняются все перунники, хотя он новгородец и враг Киеву. И я буду слушать тебя, не обращая внимания на твою злобу.

— Ты видишь мою душу, — тихо сказал варяг. — И знаешь, что для меня главное. Прости же меня.

Волдут поднял руки над огнем, и языки пламени словно вспыхнули ярче, полетели ввысь искры.

— Расскажи, как ты жил, Ясноок. Вижу на тебе печать дальних странствий.

Варяг только смотрел. Небрежно распустил косицу, удерживающую сзади волосы, тряхнул головой, откидывая их назад. В его лице еще что-то угадывалось от того мальчика, каким помнил его Волдут, но это уже был другой человек — мужчина, научившийся никому не доверять. И его глаза в сетке ранних морщин были холодными и непроницаемыми.

— Мы не сможем говорить, если меж нами будут недомолвки, — заметил волхв. — Что ж, не хочешь делиться, скажи тогда, как вышел на Вещего? Я ведь помню, ты отбыл с дружиной на полдень[80], к Царьграду.

— Ну, не совсем так, — засмеялся варяг. — Сколько я прошел и как вынужден, был петлять — не великое повествование. А Вещий… Скажу только — я искал, того, кто захочет свалить правителей Киева, и нашел его в лице воеводы Рюрика Олеге.

Волхв Волдут спокойно смотрел на искаженное ненавистью красивое лицо варяга. Что и говорить, кровная месть всегда свята, а у этих выходцев с Севера — как ни у кого. Но сам волхв с годами понял иное, месть испепеляет душу, подает жизнь только в одном свете.

— Расскажи об Олеге, — вновь сказал Волдут. — Мы все знаем о великом воине-волхве, поднявшем Перуна над остальными богами, Но каков он? И что ждет от нас?

— Он хочет поквитаться с предателями, которые служили Рюрику, а потом хитростью выпросили у него отряды якобы для набега на Царьград, а на самом деле осели в Киеве. Аскольд с Диром клялись в верности Рюрику Новгородскому, сами же стали против него, стали препоной для него на пути из «варяг в греки». А то, что они объявили себя князьями… Знаешь, каким было прозвище Аскольда ранее? Навозник. Он низкого рода. Там, на севере, таких зовут тюборинн — сын свободного викинга от случайной девки-рабыни. Мог Аскольд и в ошейнике раба всю жизнь проходить, но еще когда ему было десять и он чистил двор в имении хозяина, его мать приглянулась свободному бонду, он выкупил ее и женился. И Дир уже был рожден свободным. Хотя без старшего брата он бы ничего не смог. Аскольд же хитер, сумел собрать отряд смелых, нашел предводителя поудачливее, того же Рюрика примкнул к нему.

Торир замолчал, глядя на волхва, но тот не больно выказывал возмущение, не ужаснулся тому, что Киевом правит рожденный полусвободным Аскольд.

— Не стыдно родиться в грязи, Ясноок, стыдно всю жизнь прожить в ней. А то, что Аскольд сумел столького достичь, говорит о нем как о не самом последнем из мужей.

— Ха? — Варяг только хлопнул по колену. — Ты будто слова Рюрика подслушал, мудрый Волдут. И он тоже не имеет обиды на изменника. А вот Олег… Он ведь хлопотал перед князем, чтобы тот дружину дал братьям Аскольду с Диром, он слово за них замолвил он им руны удачи на щиты нанес, когда те шли якобы на ромеев. И он не прощает обиды, хочет поквитаться со лжецами.

Торир умолк, пытливо глядя на волхва. Но его горячая речь не возмутила Волдута. Тот сидел все так же прямо, и в осанке его была величавость.

— Ты слышал, что я говорил раньше. Здесь в Киеве все сжились с Аскольдом и Диром. И мало кто захочет менять их на Рюрика или на его воеводу Олега. Более того, и Рюрика, и Олега в Киеве давно принято считать врагами.

Торир чуть подался вперед.

— А ты, Волдут? Кем ты их считаешь?

Волдут долго молчал. По сути, он посвятил жизнь, чтобы вновь возвысить Перуна. И он многого добился, Аскольд с Диром не перечили ему в том. И хотя их подношения Громовержцу и были богатыми, но волхвы Перуна при встречах со служителями Велеса должны были уступать тем дорогу. Олег же возвысил перунников несказанно. Это ли не повод чтобы поддерживать Вещего? Чтобы вместе с ним поднять Перуна, подателя плодородия, славы и побед, над иными богами? Но было и еще нечто. Не только о богах думал Волдут, слушая Ясноока. Волхва волновал Дир, прозванный Кровавым. И не зря прозванный. Конечно, своими походами он расширил границы земель полян, но и с самими киевлянами держался как с побежденными. Другое дело Аскольд. Старшего князя в граде почитали как своего. Но Аскольд уже в летах, его единственный сын и наследник погиб, и случись что с мудрым Аскольдом, Дир Кровавый единовластным хозяином в Киеве стольном сядет. Вот тогда… Тогда хорошо не будет никому. Волхвы гадали о таком, и оторопь их брала: и птица жертвенная не так тоща кричала, и кровь жертв не туда с алтаря стекала, и ветер не так шумел в кронах священных дубов. Не лучше ли и впрямь тогда признать Рюрика? О князе Новгородском говорят как о мудром и рачительном правителе. Кроме того, его первый воевода сам перунник.

— Тебя что-то смущает, Волдут? — не выдержал долгого молчания волхва наворопник Олегов.

— Не торопи меня. Дай прикинуть, какая нам выгода чужакам против своих помогать.

— Чужаки, свои… О Волдут, только не заводи старую песню о любви к своей земле, — откинулся назад варяг. Сидел он, опираясь на поваленный ствол дуба, светлые пряди свешивались на глаза, и он нетерпеливо сгреб их пятерней. — Ты и раньше вел со мной такие речи. Но того, кто повидал полмира, этим не проймешь. И учти: я побывал в разных землях, при дворах разных правителей и твердо усвоил одно: чем больше правители говорят людям о любви к своей земле, о том, как надо беречь свой край, — тем охотнее они пошлют их на смерть ради этой земли. — От него вдруг словно повеяло дикой яростной силой. Силой волка. И верховный жрец даже стушевался. Это было ему непривычно, обычно он умел разговаривать с людьми. Знал, как на них влиять. Но сейчас этот пришлый варяг будто вливал в него свою уверенность и свою злость. У чужака была сила. У Волдута — мудрость. Вот только… Ему бы лучше очнуться от влияния синих глаз некогда взлелеянного им мальчишки. И волхв поспешил отвернуться, даже встал, отошел в сумрак леса. Лес всегда успокаивает, дает пищу мыслям и особую вечную мудрость. И отсюда, из сумрака, Волдут уже совсем будничным голосом велел варягу принести еще дров для костра: пламя догорало, осело. Волхв вздохнул облегченно, когда тот повиновался.

— Мне надо подумать, Ясноок. Мне нужен знак от богов.

— Хорошо…

Торир старался не глядеть на волхва, но на его скулах напряглись желваки.

— Хорошо, я не стану торопить тебя, Волдут. Но учти, если откажешь… Не я решаю. Но тебя уже не спасу. Не я ведь один замешан.