Мы с королевой - Сью Таунсенд

И еще об одной мелочи. Более недели назад я послала сыну книгу Алана Телуэлла «Садоводство без химии». Почему ее не передали ему? Быть может, по недосмотру?

Искренне Ваша

Элизабет Виндзор

Тем же утром Чарльз тоже получил письмо.

Переулок Адебор, 8

23 мая 1992 г.

Чарльз, дорогой!

Прости, что не написала раньше, но я была так занята! Надеюсь, ты здоров!

Я подкрасила волосы в каштановый тон, все говорят, мне идет. В магазине «Помогите престарелым» я наткнулась на ужасно симпатичный брючный костюм фирмы «Макс Мара», розовато-бежевого цвета. Жакет удлиненный, брюки заужены. И всего-навсего 2 фунта 45 пенсов! У Уильяма в школе было родительское собрание, и я надела его с белой блузкой (той, с вышитым воротничком).

Вчера вечером была у Мэнди Картер, на вечере засушенных цветов. Ты ходишь по гостиной и покупаешь засушенные цветы, а определенный процент с выручки идет Мэнди. Там была и твоя бабушка со своей приятельницей Филоминой. Я купила прелестную маленькую корзиночку таких голубеньких цветочков, которые чудесно пахнут; их полным-полно в Сандрингеме, но это не вереск. Да ты знаешь, как они называются — по-моему, на букву "л". Вертится на языке. Нет, выскочило.

Сушеные цветы покупали плохо, и бедняжка Мэнди ничего с этой затеи не получила! Женщина, которая выставляла цветы, любезно предложила мне тоже устроить на следующей неделе такой вечер, и я согласилась! С деньгами очень трудно. Виктор Берримен («Еда-да-да») сказал, что содержание заключенного в тюрьме стоит 400 фунтов в неделю — счастливчик ты у нас!

Мне надо бежать. Я только что видела, как Гаррис прыгал по ящикам с рассадой!!!

Любящая тебя

Диана

PS. Лаванда!

PPS. Вчера ночью умер во сне Сонни Крисмас. Грустно, правда? На экзамене по математике Уильям получил четырнадцать очков из ста. Я объяснила его учителю, что у нас в семье у всех с математикой плохо, но он заметил: «Однако же вы как будто справлялись с подсчетом подоходного налога». Что он хотел этим сказать?

Чарльз перечитал письмо жены. Всякий раз как он натыкался на восклицательный знак, его передергивало. Каждый из них зримо напоминал Чарльзу, до чего они с Дианой разные люди.

Хворое тело королевы-матери лежало на кровати в ее домишке в переулке Ад, но дух ее парил над землей, на тридцать шесть тысяч футов выше уровня облаков, и летел он в реактивном самолете «комета». Вел самолет командир эскадрильи Джон Каннингем. Его спокойный голос сообщал королеве-матери, над какими странами они пролетают в этом беспосадочном рейсе: над Францией, Швейцарией, Италией и северной оконечностью Корсики. Шел 1952 год. Они неслись на скорости 510 миль в час; дух захватывало! Потом картины стали меняться. Вот она целится из крупнокалиберного ружья в носорогов; вот выбивает бешеный ритм на маленьком кубинском барабане «бонго»; а теперь подходит к генералу де Голлю, чтобы выразить ему свое сочувствие по поводу падения Франции; а вот уже стоит на ступенях часовни Св. Георгия в Виндзоре, из которой выносят гроб с телом герцогини Виндзорской; через мгновение она, в одном из своих роскошных платьев, уже сидит в ложе с Ноэлом Кауардом[48]. Дают «Кавалькаду». После спектакля они ужинают в «Плюще».

Макнув уголок носового платка в стакан воды со льдом, Филомина Туссен смочила королеве-матери рот. Было 3.15 ночи. Ощутив на губах приятный холодок, королева-мать благодарно улыбнулась, однако сказать что-нибудь или даже открыть глаза сил не было. Королева просила Филомину вызвать врача, если ночью матери станет явно хуже, но Филомина воспротивилась:

— Какой еще врач? И не подумаю. Ей за девяносто перевалило. Она устала, пора уж ей и уснуть навсегда в объятиях Господа Всемилостивого.

Филомина пригладила королеве-матери волосы, провела по губам розовой помадой, оживила румянами щеки. Стянув голубые тесемки на пеньюаре королевы-матери, она завязала ей под подбородком пышный бант. Поправив постель, выложила руки королевы-матери поверх полотняной простыни. Филомина ждала, грудь королевы матери вздымалась все ниже. В комнате посветлело. Под карнизом домика защебетала птаха.

Решив, что уже пора, Филомина пошла в соседний дом, где в гостиной на диване спала, не раздеваясь, королева. Она проснулась мгновенно, как только Филомина тронула ее за плечо. Королева поспешила к матери, а Филомина, надев пальто, отправилась по остальным родственникам, неся печальную весть: королева-мать умирает. Держа мать за руку, королева пыталась внушить ей, что не надо умирать. Как она будет жить без матери? В комнату вошли Анна, Питер и Зара.

— Поцелуйте ее на прощанье, — сказала королева.

Затем пришла Диана; на одной руке она несла сонного Гарри, за другую уцепился Уильям. Оба мальчика были в пижамках. Наклонившись, Диана поцеловала королеву-мать в мягкую щеку и подтолкнула сыновей к ее постели.

С улицы донесся стук Маргаритиных высоких каблучков: она семенила вслед за Филоминой. Сьюзан, собачка королевы-матери, вскарабкалась на кровать и улеглась поверх покрывала в ногах хозяйки. Маргарита горячо обняла мать, потом спросила сестру:

— Ты вызвала врача?

Нет, призналась королева, не вызвала и добавила:

— Маме девяносто два года. Она прожила замечательную жизнь.

— Я ее уж раз пытала, — сообщила Филомина, — хочешь, говорю, чтоб в тебя трубки и разные штуковины навтыкали и чтобы за тебя машина дышала? А она мне и говорит: «Господи избави».

— Но не можем же мы сидеть и смотреть, как она умирает, — вспылила Маргарита. — Да еще в этой мерзкой комнатенке, в этом мерзком домишке, в отвратном этом переулке отвратного района.

— А ей здесь нравится, — сказал Уильям. — И мне тоже.

Весть уже облетела переулок Ад, и к дверям домика потянулись соседи. Они негромко обменивались воспоминаниями о королеве-матери. Даррену Крисмасу было велено слезть с рычащего мопеда и вручную катить его из переулка куда подальше, чтобы рев его сюда не долетал. И в то утро никому не разрешалось красть бутылки из тележки молочника — в знак уважения к умирающей.

В восемь часов в домик пришел преподобный Смоллбоун, священник-республиканец; его известил продавец газет, у которого он покупал единственный на всю округу экземпляр «Индепендент». Стоя возле постели королевы-матери, священник неслышно бормотал что-то о рае и аде, о грехе и любви.

Королева-мать открыла глаза и сказала:

— Знаете, а я ведь не хотела выходить за него. Ему пришлось трижды делать мне предложение; я тогда была влюблена совсем в другого!