Ангелы Монмартра - Игорь Каплонский

Когда в небольшой город въезжают две цирковые труппы, у них два выхода: либо война, либо ряд совместных выступлений, в которых взаимные подлости в худшем случае сводятся к мелким склокам.

Это случилось шесть лет назад во время гастролей в Бремене. Мы столкнулись с труппой Отто Краузе, которая славилась конными эквилибристами. Тогда к нам в качестве парламентера прибыл сам герр Краузе. Наш директор встретил его приветливо, за прекрасно накрытым столом. В результате появились новые афиши: «Всемирноизвестные цирки Краузе и Маджифлори! Всего один вечер под сиянием звезд манежа!» Никто не подозревал, каким адом закончится этот кратковременный союз.

Было договорено, что обе труппы раскинут свои шапито недалеко друг от друга. Все поселились на первом и втором этажах небольшой гостиницы, окна которой выходили на купол нашего цирка. Номера временно переделали под гримерные. Конечно, место для жилья было не слишком удачным, тонкие стены едва приглушали шум из соседних комнат. Однако оплата была скромной, и мама с папой впервые наняли для меня отдельный номер. Наша конюшня располагалась в дополнительной пристройке к шапито и представляла собой длинную и широкую палатку с непромокаемыми стенами и плотно натянутым брезентовым навесом. Клетки с хищниками находились в таком же укрытии, но с другой стороны. Конечно, по ночам горожане слышали звериный рык, но в магистрат не поступало ни единой жалобы. Наверняка это следовало относить к легендарной дисциплинированности немцев: раз поставили купола, значит, позволили власти. Педантичность бюргеров радовала. Во многих других городах Европы гневные петиции от населения становились бичом божьим и нередко портили наши отношения с почтенными гражданами того или иного города.

Как устроились хищники Краузе, я так и не успела увидеть. Меня поначалу удивляло то, что наши жизнерадостно рычали, а со стороны соседей – почти ни звука. Потом, в пылу работы, я об этом позабыла, ведь теперь репетиции занимали практически всё время. Дело в том, что, по взаимному согласию с коллегами, их выступления через день чередовались с нашими, а в воскресенье готовилось общее представление. Через неделю труппа Краузе оставалась в Бремене, а мы продолжали гастрольное турне. Общие репетиции проходили на нашей арене ежедневно, до обеда. Это было прекрасно. Артисты позабыли о соперничестве, общались взахлеб, перенимали друг у друга секреты мастерства, а если и спорили, то только по поводу совместных трюков и реприз. Все были довольны друг другом и чувствовали себя одной семьей. Но в пылу взаимных восторгов они многого не замечали.

Зато заметила я, и увиденное мне очень не понравилось.

Укротительница из цирка Краузе, жена самого директора, была настоящей примой. Высокий рост, короткая стрижка с модно закрученными у скул завитками, здоровый румянец, голубые глаза, густо накрашенные ресницы. Одевалась она ярко и броско. Губы ее были постоянно искусаны – признак нервной и капризной натуры. Большинство артистов труппы Краузе относились к ней с подчеркнутым пиететом. Только один из униформистов однажды сдержанно заметил, что хищники подчиняются ей больше из страха, нежели из уважения, ведь она может любого из них намазать на бутерброд. Эта мадам и моя мама были единственными, чьи выступления решили не совмещать. Ведь неизвестно, как отреагируют друг на друга по-разному воспитанные хищники, а тем более на появление в клетке чужака с хлыстом. Поэтому свои номера дрессировщицы должны были показывать поочередно, согласно жребию. Выход мамы оказался завершающим, и у госпожи Краузе это вызвало досаду: каждый неравнодушный к славе мечтает, чтобы его слово было последним. Тем не менее, казалось, она смирилась. Но я сразу поняла, что следует ждать самых больших неприятностей, на которые способна фантазия обиженной стервы. Я надеялась, что она, будучи человеком не слишком большого ума, просто затянет выход мамы на арену или попытается каким-то образом сорвать выступление. Но так поступила бы полная дура.

Эта стерва задумала иное.

Она начала недвусмысленно заигрывать с моим отцом. Краузе в течение двух дней не давала ему покоя. Прима ожидала за кулисами, чтобы после репетиции столкнуться с ним и завести пустой разговор. А то и просто пройти мимо, как бы невзначай задеть его бедром и одарить сальной улыбкой. Отец не знал, как избавиться от назойливых знаков внимания. Мама отвечала, что он мужчина и должен сам решить, как следует поступать. Эти дни были тяжелыми. Мама почти не отходила от клеток: наш лев поранил лапу и кроме нее никого не подпускал.

Случилось так, что после репетиции я услышала обрывок разговора двух клоунов из цирка Краузе.

– …Наша Марта и силач. Ты бы слышал эти вздохи из реквизитной! А наш Отто либо дурак, либо слепец…

Ноги сами понесли меня в реквизитную. Я сгорала от стыда и злости, но подглядывала в замочную скважину.

Отец сидел на ящике и тер виски. Примы не было видно, зато отчетливо звучал ее голос.

– Перестань. Будь мужчиной. Пойди и скажи ей всё!

– Не могу, ты же знаешь. Я люблю Агнию и дочь.

– И меня тоже? Придется выбирать. Жду ответ утром.

И тут я увидела ее. В расстегнутой до пояса блузке. Она подошла к отцу и поцеловала. Как мне хотелось, чтобы папа вскочил и ударил эту тварь! Но… он ответил на поцелуй. Я едва успела отбежать в сторону, как меня стошнило на старый порванный барабан.

Отец всё же отшил ее и в мое отсутствие обо всем рассказал маме. Теперь они молчали и прятали друг от друга глаза.

Казалось, Краузе теперь забудет к нам дорогу. Ее труппа почти постоянно находилась в нашем цирке, и к услугам примы была собственная пустующая арена. Но наоборот, она словно забыла о репетициях и буквально поселилась у нас. Прима сменила тактику.

Теперь она взяла за привычку постоянно торчать на маминых репетициях, донимая ее ненужными советами и замечаниями. Первое время мама относилась к ней, как к пустому месту. Но прима начала откровенно издеваться. Конечно, беспричинный смех раздражает, но человек с крепкой психикой спокойно выдержит и это. Но только человек. Дело в том, что смех у Краузе был пронзительный, прерывистый, истеричный, с подвизгиваниями – так кричат обезьяны. Слыша эти звуки, наши хищники начинали нервничать и огрызаться. Прима заметила их волнение, и с той минуты маме стало невыносимо трудно работать.

– Вы неправильно держите хлыст, моя дорогая! – Прима заливалась счастливым кудахтаньем из первого ряда. – Полегче, взмах короче! Ведь вы же не собираетесь пороть зверей? Ваше сложение покрепче, нежели у балерины, а потому при резких движениях могут разойтись швы на униформе. Это был бы неприятный конфуз. Благородное зрелище так легко превратить в клоунаду, не забывайте об этом!

Она умолкла лишь когда мама подошла к решетке и сквозь прутья посмотрела ей в глаза.

– Сейчас мы в неравном положении. Я работаю, вы бездельничаете. Если вас не затруднит, зайдите в клетку: из-за рычания мне не слышны ваши пожелания.

– Охотно, однако эти звери меня не знают, – Краузе обрадовалась ответному выпаду соперницы. – Если вам хочется перенять по-настоящему полезный опыт, дайте своим красавцам отдохнуть и выходите сами.