Однажды в полночь - Джулия Энн Лонг

Джонатан отлично понимал, что отец умирает от любопытства, чтобы узнать, какая в их деле прибыль.

Долго Айзея не продержался.

– И каковы доходы? – Жадность огоньком промелькнула в его глазах.

Несмотря ни на что, Джонатану хотелось удовлетворить искренний интерес отца. Однако он сдержался.

– Средние.

На самом деле средние нужно умножить на семь.

Отец кивнул, криво усмехнувшись, словно именно этого он и ожидал.

– Вернемся к твоим «Бриллиантам чистой воды»… Это публичная и экстравагантная выходка ради дела, Джонатан?

– Я полагаю, это может доказать, что публичность полезна для дела. – Такое заявление было проявлением осторожности. – Как ты утверждал, у меня есть «определенные преимущества», которые говорят в мою пользу, а общество, как всегда, заинтересовано в потенциальных кандидатах на брак. Когда ты сказал о «дюжинах очаровательных девушек», выходящих в свет и пригодных на роль моей супруги, я подумал: «Он прав! Каждому нужна жена, красивая, с хорошей родословной и предпочтительно с титулом». Что – та девушка, что – эта, какая разница! А потом ты предположил, что я могу строить свое будущее в зависимости от того, как ляжет карта. И должен поблагодарить тебя. Это была по-настоящему роскошная идея.

Джонатан специально не моргая смотрел на отца. Потом сделал глоток кофе. Немного шумно. Потому что абсолютная тишина слегка действовала ему на нервы.

Айзея так и замер, намазывая масло на хлеб. Джонатан видел свое отражение на его ноже. С лицом невинным, как у младенца.

– Даже и не мечтал, что ты ко мне прислушаешься, – наконец выдавил Айзея Редмонд. Довольно кисло.

– О, насчет моих чудачеств не беспокойся, отец. В колоде представлены только женщины с безупречной родословной. К Михайлову дню мы напечатаем колоду с самыми знаменитыми английскими куртизанками восемнадцатого века. Я тогда еще не родился.

Последним высказыванием Джонатан заслужил, как ему показалось, строгий взгляд.

– Надеюсь, тебе хватит уважения к имени семьи, Джонатан, чтобы не печатать подобную колоду.

Всегда, всегда, всегда все во имя семьи!

– Это шутка, – коротко ответил он.

Его отец вообще смеется? Что-то Джонатан не мог такого припомнить. У него, а также у братьев и сестры было отличное чувство юмора. Вероятно, как форма защиты от Айзеи.

– Как продвигаются дела с Ланкастерской фабрикой? – спросил Джонатан, чтобы переменить тему разговора, который тяготил отца больше, чем его.

Отец вздохнул.

– Я пригласил герцога Грейфолка через две недели отужинать с нами в Суссексе. Тогда мы и обсудим его возможное участие в делах клуба «Меркурий». Стряпчий, который занимается продажей Ланкастерской фабрики, – какой-то мистер Ромьюлус Бин, эсквайр – ответил странно… противоречиво… на предложение, которое получил от нас. Он запросил сведения о том, как мы собираемся платить рабочим.

– Он что, владелец?

– Предыдущий владелец умер, не оставив ни наследников, ни завещания, и управление перешло к стряпчему. Он производит впечатление администратора неэффективного или подверженного собственным капризам. Я запросил у него полный список информации, которая ему необходима для того, чтобы начать процедуру оформления продажи, но он настаивает на том, что будет выдвигать нам требования одно за другим, поочередно. Мы, однако, полагаем, что он не сможет отвергнуть предложение, представленное самим клубом «Меркурий».

«Мы полагаем!»

Что, интересно, случится с Айзеей Редмондом, если мир вдруг поведет себя не так, как он полагает?

При удачном стечении обстоятельств ответ на этот вопрос Джонатан узнает уже скоро.

Сегодня графиня Мирабо была одета как египтянка. Вернее, ей представлялось, что египтянки одеваются вот так. Золотой браслет на руке, веки подведены углем.

Томми сама хотела наложить тени на глаза, чтобы замаскировать синяки от усталости, которые стали видны более отчетливо, дав повод кое-кому из слагателей виршей употребить определенные метафоры, чтобы польстить ей.

Веки у нее начали тяжелеть, когда Томми стоя продолжала выслушивать Аргоси, который описывал, какие драгоценности пойдут к ее глазам. Она слегка покачнулась, но заставила себя выпрямиться и встряхнуться. Аргоси в это время как раз говорил:

– Возможно, оливин в оправе из серебра…

– Лорд Аргоси?

– Да?

– Я живой человек. Поэтому можете говорить со мной, как с живым человеком.

Томми заявила это с настойчивостью, которая явно сбила его с толку.

Аргоси захлопал глазами.

– Ну, конечно, вы – живая, – успокаивающе сказал он.

Томми задержала дыхание. О, надежда не потеряна!

– К тому же вы… прекрасный человек!

Она резко развернулась и отошла от него. Аргоси глядел ей вслед так, словно его любимая кошка вдруг превратилась в рычащего тигра.

Томми тут же передумала и вернулась к нему.

– Вы могли бы ради меня нырнуть с моста в реку?

– Мог бы я?… – Аргоси опять захлопал глазами. – Может, я лучше вместо этого куплю вам мост?

Томми вздохнула. Потом ей стало жаль его.

– Это так – просто предположительно, лорд Аргоси. Мне совсем не хочется, чтобы вы из-за меня подвергали себя опасности.

Она бросила его в одиночестве, чтобы не видеть слабой улыбки и облегчения, которое промелькнуло в его глазах, и двинулась через толпу. Все эти мужчины делали вид, что совсем не домогаются ее внимания. И несмотря на то что обмен любезностями всегда пьянил ее, как шампанское, Томми потеряла к ним аппетит.

Никто из них не являлся Джонатаном, и это было их главным недостатком.

Ночью, когда Томми лежала в своей тихой постели, она вдруг осознала, что хочет его. Сильнее, чем дышать. Она лежала в темноте, напряженно вытянувшись, крепко зажмурив глаза, и вспоминала, как его руки ласкали ее. Потом попыталась повторить то же самое сама, чтобы получить облегчение и успокоиться, чтобы возбудить себя и выжечь желание.

Все было не то!

Томми захотелось на свежий воздух, которым еще не дышали эти испорченные аристократы и поэты.

Она вышла из комнаты за спиной у графини. Ее целью были открытые нараспашку окна в дальнем конце южной гостиной.

Тут неожиданно из-за угла появился лорд Прескотт.

Томми вздрогнула и схватилась за сердце.

– О господи! Лорд Прескотт, вы напугали меня до смерти.

– Мисс де Баллестерос, вы отказываетесь говорить со мной. Вы отказываетесь встречаться со мной глазами. Однако приняли мой подарок, что дало мне надежду. Я ни разу не видел, чтобы вы надели его. Могу ли я предположить, что вы настолько ошеломлены или, возможно, все еще обдумываете мое предложение? Я должен знать… – Он неуклюже протянул к ней руку и погладил Томми по руке. Это было единственное, что она могла позволить ему и при этом не вздрогнуть. – Я должен знать, что у вас на уме.