Танцы в нечётных дворах - Элен Витанова

Все рассмеялись, а Эльза показала ей малахитовое кольцо на руке.

— Я счастлива новой встрече с вами, Майя. Я вообще день ото дня становлюсь все счастливей, как вы и предсказывали. Хотя порой место для счастья высвобождается нелегко.

Майя задумчиво посмотрела на нее.

— Да, ты права. Нелегко. Но если ты сама решаешь, что делать и кем быть, все преодолимо. Потому что жизнь становится живой, и в ней появляются настоящие люди. Вот тут, например, сидят такие, и они — мое счастье… Золото, а не люди. Хранят меня лучше, чем малахиты.

И женщина, большую часть времени игравшая роль городской сумасшедшей, опустила руку в карман, вынула горсть зеленых камешков, похожих на тот, что красовался на пальце у Эльзы, и подмигнула. Эльза вдруг заметила, как хорошо Майя накрашена, какие красивые у нее украшения. И одета со вкусом. Что ж, она явно не актриса одного амплуа…

— Итак, детка, ты пришла вовремя. Мы планировали устроить импровизированный концерт.

И Майя пошла к фортепьяно, на передней части которого были закреплены два серебряных подсвечника с толстыми желтыми свечами. Открыла крышку, села за инструмент, и легко, профессионально поднимая кисти, коснулась пальцами клавиш. Эльза узнала первые аккорды «Vissi d'arte» из «Тоски». И вдруг Майя запела. Глубоким драматическим сопрано, которое сложно было угадать за ее обычным тембром голоса…

Эльзе показалось, что она поет о себе, и на глаза навернулись слезы. Майя будто рассказывала свою историю, сетуя на то, что, отдав жизнь искусству и людям — а теперь было ясно, что это именно так — она оказалась в итоге в таком плачевном положении. Она пела негромко, но это было великолепно, захватывающе. В такое ее преображение поверить было просто невозможно.

Мягко взяв последний аккорд, именинница повернулась к гостям, резко захлопнув крышку фортепьяно — так, что поколебалось пламя свечей. Казалось, в воздухе еще парит ее глубокий голос. Майя молчала, глаза ее горели: перед ней как будто был огромный зал… Но на самом деле в комнате сидели лишь семь человек, которые, впрочем, хлопали, как сто. Это было прекрасно!

Эльза, шокированная, непроизвольно встала и обняла певицу.

— Боже, простите, я не знала…

— Деточка, за что ты извиняешься? — Майя заговорила своим обычным голосом, в который теперь тоже не верилось. — Слава богу, я немножко заработала в Миланском театре, мне хватает на жизнь, и теперь я могу играть лишь те роли, которые захочу. Лавры стареющей актрисы, скучающей и вызывающей жалость, мне не идут. И я предпочла вернуться домой и стать нестареющей достопримечательностью. Я люблю эпатировать публику, а в опере, знаешь ли, эти таланты не применить… Разве что в драматическом театре, как у тебя, да и то — репетиции, склоки, режиссеры… Разве нет? Рутина…

Эльза, очарованная, не переставала кивать. Майя потрепала ее по щеке наманикюренной рукой с несколькими крупными серебряными перстнями.

— Ладно, сейчас я познакомлю тебя с добрейшим человеком, который, тем не менее, заставит тебя плакать. Сергенто, твой выход!

Из-за стола встал высокий мужчина с греческим профилем и растрепанными седыми кудрями до плеч. Эльзе его лицо показалось знакомым. Он неторопливо вынул из кармана очки, надел их и сразу стал неуловимо похож на кого-то очень знакомого по школьным урокам литературы. Не успев додумать эту мысль до конца, Эльза вдруг поняла, где его видела. На центральной пешеходной улице, с микрофоном и стопками книг. Он, кажется, что-то читал, когда она, впервые после долгой разлуки приехав в этот город, гуляя, проходила через местный горсад. Сергей откашлялся, тряхнул волосами и практически пропел неожиданным для такого облика фальцетом:

— Дорогие мои любители поэзии, я снова с вами. Меня зовут Йося, и я — Плохой поэт. К сожалению, такого имени и огромного желания недостаточно, чтобы стать хорошим поэтом, поэтому я не стану терзать ваш слух своими стихами. Я мучаю этим лишь собственную мамочку, которая все равно меня любит. Но она мне говорит, что вы любите меня за другое, и я ей верю…

За столом засмеялись, Мануэла встала и подошла к дочери:

— Правда, Сергенто — прелесть? Он прирожденный комик, я считаю. А как читает… Послушай.

Фальцет вдруг сменился глубоким низким тембром, а слова стали на секунду замирать под сводами высокого потолка и, оттолкнувшись оттуда, по одному падать в душу.

Тот, кого они ласково называли Сергенто, вынул из кармана велюрового пиджака томик Ахматовой с золотым обрезом, но даже не раскрыл его, просто сильно сжал между огромными ладонями, в которых книга утонула почти полностью. Потом слова стали тягучими и медленными, словно музыка, а образы яркими, словно прорисованными кистью умелого мастера. Хотелось закрыть глаза, чтобы увидеть все это, как в кино. Эльза так и сделала — закрыла глаза. И образы действительно стали еще эффектней. А, между тем, человек на другом краю стола читал очень известные, сотни раз прочитанные ею строки…

Эльза открыла глаза, словно пробудившись ото сна. Все хлопали. Черные глаза чтеца стали пронзительнее, а сидевшая рядом с ним девушка чуть не плакала. Сергенто наклонился и поцеловал ее в макушку, снова пропев смешным фальцетом:

— Не плачь, дорогая, я сейчас прочту веселое…

Наваждение развеялось, все улыбнулись, а Плохой поэт тем же фальцетом обратился к Эльзе:

— Девушка, купите томик Ахматовой. Это счастье, а не томик. Я ж не свои стихи продаю вам, упаси меня господи от такого соблазна.

Эльза непроизвольно потянулась к сумке, а Сергенто, рассмеявшись, протянул ей книгу:

— Возьмите так, это же шутка, — и достал из кармана визитку. — Разрешите представиться, мадам. Поэт из меня действительно плохой, но, я, правда, и не Иосиф вовсе, а совсем наоборот — Сергей. Сергей Малько, издатель. Если вы когда-нибудь напишете книгу, вам — ко мне.