Мила 2.0 - Дебра Дриза

— Здравствуй, Николь. Мы по тебе скучали.

Мы по тебе скучали.

Моя голова резко развернулась обратно к нему, а сжатые в кулаки руки задрожали. Мама… Мама знала этого человека. Что могло означать только одно.

Нас обнаружило правительство.

Карие глаза мужчины переметнулись с мамы на меня, и наши и без того скудные шансы на спасение сократились почти до нуля.

— Николь Лорент, вы арестованы по обвинению в шпионаже и краже военной собственности. Вам с устройством МИЛА надлежит сесть на самолет, который вернет вас на территорию США. Приказ вступает в силу незамедлительно.

Мама медленно подняла голову. Она сжала губы, но ничего не ответила. Только сидела и смотрела прямо перед собой.

Мужчина пригладил свой темно-синий галстук.

— Неужели ты правда думала, что это сойдет тебе с рук? Ты же ученый, Николь, а не тайный агент. Похоже, ты слишком долго просидела в лаборатории. — Он снова перевел взгляд на меня и покачал головой. — Если у тебя возникли проблемы с этим проектом, нужно было попросить, чтобы тебя перевели.

Мамин смех прозвучал глухо.

— Ну конечно, Фрэнк. Так бы генерал Холланд и согласился. Кроме того, это ничего бы не изменило. То, что мы делаем — то, что вы делаете, — неправильно. Посмотри на нее. Посмотри. И скажи, что ты видишь? Робота или напуганную девочку?

Под пристальным взглядом Фрэнка мне стало так неуютно, что я съежилась. Я бы сложила руки на груди, но наручники не позволяли.

— Не важно, что я вижу. Ты же знаешь. Это в любом случае не мне решать. И не тебе.

Он покачал головой и направился к двери. За миг до того, как открыть ее, он обернулся к маме:

— Мне жаль, что тебе пришлось через это пройти, Николь.

Когда дверь закрылась и щелкнул замок, мама посмотрела на меня.

— Помни, что я сказала, — прошептала она. — Когда будем в военном комплексе — никаких эмоций.

Я отвернулась, уставившись в белую стену слева от меня. Иначе навернувшиеся мне на глаза слезы открыли бы ей страшную правду: мы еще не были в комплексе, а я уже не справлялась. Уже потерпела поражение.

С момента ухода агента ЦРУ прошел час. Мама хотела поговорить, но я покачала головой, кивнув в сторону камеры. Несмотря на то что, с учетом статистики, с каждой следующей минутой наши шансы на спасение резко сокращались, даже ради такой слабой надежды стоило хранить молчание.

Нас не выводили в туалет, не давали воды и еды. В горле запершило от искусственной жажды. Я была в порядке, но мама, по моим расчетам, уже наверняка чувствовала дискомфорт. Что, несомненно, входило в планы наших тюремщиков.

Мои мысли перенеслись к Хантеру, к тому, как радостно звучал его голос по телефону. Он чувствовал ко мне то же, что и я к нему, но, в конечном счете, это не имело значения.

«Пообещай, что позвонишь, когда доберешься, куда бы вы там ни ехали».

У меня сжалось сердце. Позвонить ему… если б только это было возможно. Я практически не сомневалась: там, куда мы направлялись, мне понадобятся все доступные средства, способные напомнить о моей человеческой стороне.

Звук приближающихся шагов в коридоре привлек мой взгляд к двери. Это были точные, размеренные шаги.

— Они пришли, — сказала я.

Стук подошв становился все ближе. Полтора метра. Полметра.

Дверь распахнулась, и внутрь ворвались шестеро вооруженных мужчин в камуфляже.

Фрэнка среди них не было. Вместо него был долговязый мужчина с узким лицом, изрытым шрамами от прыщей. Голос у него был низкий и отрывистый. Он явно привык отдавать приказы, которые неукоснительно выполнялись.

— Я не потерплю сопротивления, — заявил он, сверля меня немигающими серыми глазами. — Дейвис, Роджерс!

Офицер кивнул двоим невозмутимым парням, стоявшим ближе к нам. Они ринулись вперед как одно целое, один схватил за локоть меня, другой — маму; их руки были холодными и сухими. Командир мотнул головой в сторону двери.

И, несмотря на то, насколько меня вымотало ожидание, насколько я успела возненавидеть пустую комнатенку, мне вдруг захотелось остаться. По крайней мере, в этой комнате все уже было знакомым. А вот там, куда нас собирались отвезти… в военном комплексе… видя мамино отвращение, мне оставалось представлять только самое худшее. Место, где творились ужасные вещи.

Место, где пытали таких, как я, «девочек».

Я содрогнулась, и в тот же момент солдат резко поднял меня на ноги. И нас повели.

Наручники, люди с пистолетами, узкий коридор — все это давило на меня, возвращая знакомое по школе в Клируотере чувство загнанности, но усиленное в сотню раз. Только благодаря маминому присутствию я продолжала переставлять ноги. Если мы будем вместе, я смогу с этим справиться. Если нас не разлучат. Я снова и снова оборачивалась, вытягивая шею, чтобы в очередной раз убедиться, что мама никуда не делась.

Свернув в сторону, противоположную той, откуда мы пришли, мы быстро продвигались по лабиринту пустынных узких коридоров, от стен эхом отдавался стук наших шагов.

GPS.

На зеленой карте в моей голове после каждого поворота отображалось новое направление движения — Восток, Юг, Восток, Север, — но, учитывая обстоятельства, эта информация была сравнительно бесполезна.

Наконец мы добрались до тяжелой белой металлической двери и вырвались через нее на свежий воздух, который вибрировал от рева самолета в начале взлета. В нашу сторону отнесло облако отработанного газа.

По обе стороны от двери стояли по стойке смирно еще четверо солдат в шеренгах по двое. Сразу за ними нас дожидались три белых фургона, их работающие вхолостую двигатели шумели.

Промелькнула мысль: интересно, какую историю состряпали военные, чтобы объяснить наше поведение и присутствие фургонов? Наверно, я никогда не узнаю.

Как только нас втолкнули в фургон, мощный восьмицилиндровый двигатель взревел, и машина выехала на узкий пустой участок дороги, оставив позади главный терминал. Через пять минут мы подъехали к охраняемым воротам, которые открылись, пропуская нас к отдельной взлетной полосе, слева от которой тянулись несколько длинных приземистых зданий. Частный терминал, в окружении пустырей, покрытых асфальтом и травой.

Даже если бы у меня была возможность сбежать, не поставив под угрозу маму, бежать было некуда. Я бросила в окно последний долгий взгляд на Канаду. Мне не давало покоя воспоминание о своей смутной надежде на то, что нас не пропустят через границу, и хотя я понимала, что это нелогично, я не могла избавиться от ощущения, что сама же и навлекла на нас беду.

Что каким-то образом мой приступ малодушия, нежелание покидать США и Хантера, обернулся против меня, и в итоге мы оказались в этом кошмарном положении.