Сломленные - Мартина Коул

Через пару секунд его догнал тот мужчина, что был помоложе. Кайрану удалось улизнуть. Когда сыщики запихали Джереми в свою машину без номеров, он плюхнулся на сиденье и злобно прошипел:

— Лучше вам так не делать.

Первая оплеуха потрясла его, но за ней последовали и другие. После взбучки его спросили:

— Ну что, хватит тебе, сука, или еще хочешь? Может, тебе лучше мотыгой по башке дать?

Полицейский постарше посоветовал:

— Держи его крепче, Гарри, а то он снова попытается удрать. Чертов извращенец! Ну ничего, на этот раз я у него отобью охоту бегать.

Двое рассмеялись, а третий, водитель, повернулся и сказал:

— Мы долго тебя искали, Бленкли. Теперь мы отправимся в Грантли и посмотрим на кое-какие фотографии. Любишь маленьких детей, да?

Сердце Джереми ушло в пятки. Он-то думал, что задержан из-за махинаций с фальшивыми чековыми книжками. Неужели за ним пришли по другой причине? Он же всегда действовал умно. Что же, черт возьми, происходит? И кого еще замели?

Борис отдыхал. Он принял душ, переоделся, выпил бокал вина и теперь собирался ехать на обед в клуб, который недавно купил. Улыбаясь, он спустился в подвал своего дома.

— Как там мистер Гэбни?

Его люди почтительно встали.

— Он хорошо поел, помылся и переоделся. Он сейчас слабее, чем раньше, но не менее опасен.

Борис кивнул:

— Ладно, откройте мне дверь.

Охранники распахнули железную дверь, и Борис, по-прежнему улыбаясь, вошел в сырой каземат. Вилли сидел на койке. Он выглядел осунувшимся и усталым, но по крайней мере теперь у него включили свет и дали несколько книг, чтобы скоротать время.

— Вы в порядке, мистер Гэбни?

Вилли догадался, что перед ним самый главный босс, и, несмотря на ожесточение, накопившееся в душе, все же ощутил нечто вроде почтения — как солдат при виде вражеского генерала.

— Вы готовы поговорить со мной, мистер Гэбни? Я знаю, что вы — правая рука мистера Келли и вы в курсе всех его дел.

Вошедший носил, по мнению Вилли, совершенно педерастическую прическу. Узник тяжело вздохнул:

— Я никогда ничего тебе не скажу, приятель. Мы с Патриком больше чем компаньоны. Я любил его как брата. Вы можете меня пытать огнем, заживо похоронить, выломать руки — я вам ничего не скажу. Вы меня понимаете?

Борис излучал обаяние. Вилли подумал, что при других обстоятельствах вполне мог бы проникнуться уважением к этому человеку.

— Что ж, вы не трус, мистер Гэбни. Я уважаю ваши чувства. Если бы у мистера Келли нашлось побольше таких друзей, как вы… — Борис поднял руки, подчеркивая искренность своих слов. — Но очень скоро нам все же придется поговорить. Когда я объясню вам свое положение, вы поймете, почему я пошел на жесткие меры. Я не привык, чтобы меня грабили — даже такие известные личности, как ваш друг мистер Келли.

Вилли возразил:

— Патрик Келли никогда в жизни никого не обокрал. Запомните это на будущее. И если ваши деньги исчезли в его клубе, вы глубоко заблуждаетесь, считая, что за этим стоит он. Вам следовало только спросить, и вы бы все узнали. Патрик искал вас, он искренне стремился выяснить, чего вы от него хотите. Его не интересовали ваши делишки, но злило то, что все происходит на его территории без его ведома и позволения.

Борис выглядел озадаченным. Вилли снова уткнулся в книгу с таким видом, будто человек, стоявший перед ним, отвлекал его от важного занятия. Он услышал, как русский вышел из комнаты, и облегченно вздохнул. Ему было страшно разговаривать с ним и скрывать страх удавалось только с трудом.

Если Патрик действительно мертв, тогда Вилли потерял самого близкого человека. Вилли даже помогал воспитывать дочь Патрика. После смерти Рене Мэнди стала смыслом их жизни и скрепила их дружбу. Мэнди говаривала в шутку, что у нее два отца. Он помнил, каких взглядов их троица удостаивалась на школьных вечерах: двое огромных мужчин и тоненькая белокурая девушка. Вилли знал, что внешностью Бог его обидел, но Мэнди не замечала этого и любила его всем сердцем.

На глазах у Вилли выступили слезы, но он пытался успокоить себя тем, что Патрик сейчас на небесах вместе с Рене и Мэнди. Вилли гадал, через сколько дней или даже часов он присоединится к ним.

Кейт чувствовала на себе взгляды коллег и старалась не обращать внимания на повышенный интерес к ее персоне. Она уже видела газеты, рассказывавшие о покушении на Патрика, замечала в столовой людей, которые эти газеты читали и тут же прятали, как только она появлялась.

Но она ясно давала понять, что ей плевать на сплетни. Многие из коллег восхищались ею, но не все могли ее понять. Те, кто встречал ее вместе с Патриком в разное время, не сомневались: это идеальный союз, основанный на взаимной любви. Другие же утверждали, будто он лишь использует ее. Еще бы, иметь собственного полицейского у себя дома весьма удобно для любого преступника. Но сплетники не знали, какие чувства испытывают Кейт и Патрик друг к другу и как тяжело им следовать этим чувствам.

Сплетники ничего не знали.

Голдинг вообще недоумевал, почему Патрик Келли с его внешностью, деньгами и славой связался с уже немолодой женщиной, работающей в полиции. Голдинг убеждал людей в существовании делового соглашения Келли — Берроуз. Он постоянно твердил о том, что подлинное увлечение Патрика — безмозглые блондинки с большими сиськами и маленьким кругозором.

Кейт обвела взглядом мрачную столовую полицейского участка: грязные, обсыпанные пеплом столы, болтающие мужчины и женщины… Ей показалось, что она спит. Патрик умирает. Он умирает, а она от него дальше, чем от Луны. Он никогда не узнает, как сильно она его любила, как сильно нуждалась в нем и как много он для нее значил, несмотря на все их разногласия.

Дженни взяла Кейт за руку и осторожно вывела из столовой. По радио передавали знакомую песню, и ее слова окончательно лишили Кейт самообладания. В кабинете она заплакала, пытаясь делать это как можно тише. Иногда все же раздавались приглушенные всхлипывания, а плечи Кейт так тряслись, что казалось, будто все ее тело вот-вот разрушится от горя.

— Поплачь, Кейт. Просто поплачь. — Дженни крепко ее обнимала. — Тебе станет легче.

И Кейт плакала.

Джереми Бленкли дрожал от страха. Ему казалось, что у него вот-вот случится сердечный приступ. Он оглядел выкрашенные зеленой краской стены камеры, исписанные непристойностями, почувствовал обычный для подобных мест запах мочи, испражнений и отвратительной тюремной пищи, и на глазах у него выступили слезы.

Как-то в молодости Джереми сидел в тюрьме. Он вспомнил, как однажды мирно спал в камере, когда надзиратель привел к нему троих заключенных, отбывавших пожизненный срок. Они злобно бранились и размахивали рукоятками от швабр. Его использовали как мальчика для битья. Преступникам просто позволили выпустить пар, а он загремел в больницу на три месяца.