Мария-Антуанетта. С трона на эшафот - Наталья Павлищева

– Больше, чем этого противного Иосифа?

– Я вас люблю одинаково, мать не может любить одного ребенка больше другого.

Антуанетта хорошо помнила, как они с сестрой страдали из-за предпочтения, которое Мария-Терезия явно отдавала Мими перед остальными детьми. Еще маленькой, она всегда думала, что будет любить своих детей одинаково, но если честно, то любила эту девочку чуть больше, чем заласканного маленького дофина.

– А должна меня больше!

– Почему?

– Потому что противного Иосифа любят все, ему итак хватит!

Вообще-то она права, дофина любили все и везде, но матери совсем не хотелось признавать такую правоту, она неправильная.

– Любви никогда не бывает много. Но почему ты зовешь Иосифа противным?

– Потому что все только и говорят: «Ах, дофин! Ах, наследник престола!»

Антуанетта рассмеялась чуть вымученно. Ей предстояло объяснить своей девочке правду жизни. Конечно, не всю, но хотя бы часть ее.

– Понимаешь, у короля должен быть наследник, обязательно должен, а он долго не рождался. Поэтому все обрадовались, когда Иосиф появился на свет.

– И радуются до сих пор!

– Радуются. Но сам-то Иосиф в этом не виноват? Он совсем маленький и беспомощный, о нем нужно заботиться. Когда ты была такой же, вся забота была о тебе.

– Вот и не нужен был нам этот противный Иосиф!

– А я думаю иначе. Мы вместе должны заботиться об Иосифе, а когда он подрастет, он будет защищать тебя.

Девочка несколько мгновений внимательно смотрела на мать, соображая что-то свое, потом подозрительно поинтересовалась:

– И от Антуана с Шарлем?

– Конечно, от всех, кто попробует тебя обидеть. И потому никто не рискнет обижать, зная, что у тебя есть брат-защитник.

Шарлотта еще посоображала, потом фыркнула:

– Но пока он подрастет…

– Это все происходит очень быстро, давно ли ты сама была вот такой же маленькой?

– Я?

– Конечно.

После паузы:

– Не помню.

Антуанетта рассмеялась, вспомнив, как, по словам родных, она сама подозрительно усомнилась, что ее когда-то не было.

Через пару дней Шарлотта снова пришла к матери с требованием:

– Этот твой Иосиф ничуть не растет! Он такой же, как был позавчера! Когда же он будет меня защищать, я так и состарюсь, не дождавшись!

– Придется подождать, никто не вырастает за два дня, и ты тоже. Давай отметим твой рост где-нибудь на стене и потом посмотрим, насколько ты вырастаешь за год.

– Год это долго, через год я буду старая.

– Кто это тебе сказал?

– Мадам Гемене все время вздыхает: «Годы мои, годы…»

– Она говорит о многих годах, за один год ты постареть не успеешь, уверяю тебя.

Они старательно начертили линию на стене прямо над головой Шарлотты. При этом девочка старалась подняться на цыпочки, заметив это, мать рассмеялась:

– Не жульничай! Опустись, иначе в следующий раз не увидишь, насколько выросла.

До политики ли и влияния Австрии ей было, если занимали вот такие приятные заботы? А потом у Иосифа лезли зубки, и это оказалось вовсе не как у Шарлотты, с температурой и ночным плачем. Дочь напомнила:

– Говорила же, что нам не нужен этот Иосиф!

В отличие от самой Шарлотты, дофин действительно оказался болезненным, а мать считала себя, а не гувернанток и слуг обязанной сидеть у его постели, кормить из ложечки, укачивать, когда болело ушко или просто не спалось. И все время рядом ревнивая Шарлотта, пристально следившая, чтобы маленькому брату не досталось больше внимания, чем ей. И о Шарлотте Антуанетта заботилась тоже сама.

– Детей нужно растить самим, тогда они будут знать, что у них есть мать, причем не только такая, которая родила, но и та, что вырастила. И любить мать будут больше кормилицы и гувернантки.

Правда, Шарлотта, то ли приревновав Антуанетту к брату, то ли из-за строгости матери все равно больше любила разрешавшего ей все отца.

Гувернантка Детей Франции принцесса Гемене рыдала, закрыв лицо руками. Было от чего. Блестящая пара принца и принцессы Гемене, в которой муж был главным камергером, а жена гувернанткой у королевы, оказалась разорена из-за неосторожных действий их банкира. Разориться тогда, когда у них такое положение! У королевы двое детей, но она явно желает больше. Можно долго оставаться гувернанткой Детей Франции с большим доходом.

Конечно, этого дохода недостаточно, чтобы содержать семью и оплатить долги – 33 000 000 ливров, но это лучше, чем ничего. Банкир сел в тюрьму, а Гемене пришлось решать, как жить дальше.

По положению ее никто не мог уволить из гувернанток, но принцесса решила уйти сама.

– В чем дело? – ахнула Антуанетта.

Пришлось рассказать.

– Но вы можете оставаться на своем посту, для меня неважно состояние вашего супруга.

– Нет, Мадам, каждый день видеть насмешливые лица и слышать, как за спиной о тебе сплетничают… Нет, уж лучше в монастырь.

Королевская чета щедро одарила пару за хорошую службу, обоим назначили большую пенсию, а Людовик даже выкупил их дом в Монтрее.

Но когда чету Гемене проводили, встал вопрос, кому заниматься детьми. Королева предпочла бы сама, но это было бы уж полным нарушением всяких обычаев. На такое не решилась даже Антуанетта. Она предложила стать гувернанткой своих детей подруге – герцогине Иоланте де Полиньяк, которую друзья называли Жюли. Антуанетте казалось, что это прекрасный выбор, ведь Жюли и так помогала ей воспитывать малышей. Своих детей у Полиньяк было четверо, опыт есть. Кроме того, так они все время будут вместе, и их дети тоже.

Такое положение дел нравилось королеве, королю, детям и самой Полиньяк, но вызвало такую бурю возмущения, словно в королевскую семью включили человека, взятого из прево Парижа! Какое дело возмущенным придворным до того, с теплотой ли относится к детям их гувернантка, есть у нее душевный контакт с матерью и вообще, годится ли она для такой роли?

Памфлетисты едва не захлебнулись собственным ядом:

«Королева назначила гувернанткой Детей Франции собственную любовницу!»,

«Кто будет воспитывать Детей Франции?!»,

«Чему эта женщина может научить дофина?!».

На некоторое время была даже забыта истерика по поводу того, что маленький дофин в действительности бастард, то есть рожден не от короля.

Мария-Антуанетта привычно постаралась сделать вид, что ничего не слышит, ничего не знает и знать не желает.